Помню, в первую ночь в интернате я крутилась в кроватке, стоящей рядом с окном. На других – лежали девочки примерно моего возраста. Я смотрела в потолок и тихо плакала, вытирая кулачком щекочущие кожу слёзы. В тот момент мне казалось, что я одна в целом мире и не понимала: почему так вышло и за что меня бросили?
Неожиданно дверь тихо открылась, и порог спальни переступил мальчик. Его русые волосы были взъерошены, а глаза – заплаканы. Он обвёл взглядом кроватки с девочками. Когда взор остановился на мне, быстро сократил разделявшее нас расстояние и замер у изголовья. Его маленькая ладошка коснулась моих волос, а с губ сорвался шёпот:
– Я тебя чувствую. Не плачь, тогда и я плакать не буду. Я сильный и не плакса – так и знай.
Я кивнула мальчику, а он добавил:
– Не знаю, как это получается, но теперь ты и я будем всегда вместе, даже тут. Особенно тут.
Пацанёнок дотронулся пальчиком до своей головы и поджал для убедительности губы. Через пару минут он развернулся и скрылся за дверью. Позже нас представили друг другу, и мы не расставались с того самого момента никогда.
Я любила Нона, была с ним счастлива, хоть и понимала, что создать семью нам не дадут – закон Ордена стеклодувов, будь он не ладен! Мы с Ноном успешно его нарушали – это была тайна, скелет в нашем общем шкафу. Опасность и прыжок над пропастью.
Но кто тот блондин из сна? Сцена на фоне пёстрого неба с двумя крупными дисками казалась трагичной – шагом в неизвестность. Или бездну.
О! Это воображение! Почему я размышляла о том парне? Он – сон. Осталось только сесть и додумать историю до конца, да так, чтобы он жил долго и счастливо. Сказочница! Других дел нет, что ли? У меня жизнь полетела в Тартарары, а я на сне помешалась!
Вот что мне действительно сейчас необходимо, так это анализировать, мыслить, взвешивать. Важно попытаться осознать то, что хотел сказать мне Нон.
Бросив взгляд на зеркало, я покинула санитарную комнату и уселась за рабочий стол, где была разложена нарисованная накануне схема. Она включала в себя имена всех, кто был убит. В их числе и Нон. Его имя я написала в углу листа: ведь считала напарника потерпевшим, не вписывающимся в общую картину преступления.
Кому я вру? Судя по жертвам, в пресловутую картину преступления не вписывались все, кто отображён на листе. Ощущение такое, что все, кто был убит – случайные люди, очутившиеся не в том месте и не в то время. Роднила жертв лишь особая металлическая фишка с цифрой «одиннадцать», оставленная злоумышленником на каждом трупе.
Как там во сне было? Тот блондин на супернавороченном автоплане сильно загонялся по нумерологии. Одиннадцать – это один и один. По его размышлениям сущность, которая связана с другой сущностью по средствам дуализма.
Хм. Занятно. Родоначальником такого отношения к цифрам стал Пифагор, а его ученик Платон считал, что у мироздания есть математический код. Хорошо бы! Если бы шифр отыскался, то решились бы многие проблемы бытия. Тогда написали бы формулу гениальности, долголетия, любви, ревности…
Что-то я не в ту степь в размышлениях ушла. Возвращаемся!
Итак, в деле о маньяке с фишкой, которое мы расследовали с Возовым, аж три единицы, и все с ярко выраженными подавленными гипнотическими способностями. Потому дело забрал себе Сыск Ордена, а не обычные следователи полиции, и передал в наш отдел.
Покопавшись в ментальной карте потерпевших, мы с Ноном обнаружили, что у всех жертв при их жизни отмечалась одинаковая по свойствам и стилю блокировка на неясные пси-факторы. Такое сплошь и рядом случается при кодировке людей во время гипнотического сеанса, после назначения такового судом или специальной службой Порядка.
