— Лёш! — меня постучали по плечу, я дёрнулся, приходя в себя, осмотрелся. Мы стояли уже внутри, Женька хмурилась, — где ты паришь? Бери телегу.
Я послушно взял и пошёл вслед за ней по рядам с продуктами, пытаясь очистить голову от грузовых самокопательных мыслей. Женька рассматривала упаковки, иногда забрасывала что-то в тележку и шла дальше. Я осмотрелся уже осмысленнее — в этой части магазина я ещё не был, хоть и прожил в этой общаге четыре года, постоянно покупая еду в этом самом супермаркете. Что она тут взяла? Я поворошил пачки в тележке — каши? О, боже, она собирается варить кашу в общаге? И есть? Мать моя женщина... наверное, только ты её и сможешь понять.
Я оглянулся на холодильники с колбасой и сыром, вспомнил, что ел давно и ужасающе мало, сказал:
— Жень, может, колбасы возьмём?
— Угу, — кивнула она, — сейчас ещё ряд с макаронами пройдём, потом за колбасой.
Я поиграл бровями и промолчал. Ей виднее. Заодно и я себе куплю концентратов. Вот только когда я потянулся за пачкой с быстрой вермишелью, она так на меня глянула, что я еле удержался, чтобы не отдернуть руку.
— Что? — руку я всё-таки убрал, для надёжности даже в карман, но смотреть на меня волком она не перестала.
— Ты что, питаешься растворимой вермишелью? — мда, понятно, почему она с ужиком общий язык нашла, сама шипит как кобра. Я сделал независимое лицо:
— Конечно. А иногда ещё картошкой и супом. Мне нравится.
— Да ты хоть знаешь, как это вредно?! — вытаращилась она, я возвёл глаза к потолку:
— Да ладно тебе, я четыре курса её ел и ничего.
— Это говорит только о том, что у тебя крепкий организм и что он пока сопротивляется!
— Пусть ещё годик посопротивляется, — осклабился я, она злобно засопела:
— Ты же спортсмен, ты должен думать о правильном питании!
— Я о нём и думаю, — сделал честное лицо я. — Иногда, знаешь, как накатит, и я всё думаю, думаю... О говядинке жареной с кровью, о пюрешке с маслом, о салатике из крабов и кальмаров, о бутербродах с лимончиком и красной икрой... Особенно, когда после тренировки иду, знаешь как хорошо думается? Просто отлично.
Она смотрела на меня с ухмылкой, сложив руки на груди:
— Дальше мыслей дело не двигается, я правильно понимаю?
— Я знал, что ты сообразительная, — я погладил её по головке, закинул в тележку охапку вермишели и молча покатил в сторону колбас.
Колбасу мы выбирали долго, я брал ту же, что и всегда, она — почему-то только самую дорогую. Долго читала состав, хмурила брови, откладывала, читала другую. Я устал стоять на одном месте, истоптался прямо, но на мои наезды она только отмахивалась.
— Ну я же должна знать, что ем!
— Много будешь знать, вообще есть перехочется, — фыркнул я.
— Именно, как почитаешь из чего они тут её делают... сдуреть можно. Ну вот, посмотри, — она протянула мне очередную палку, с такой ценой, что я бы её даже в руки не взял, ткнула пальцем в какую-то строчку, — вот это — лекарство, оно препятствует свёртыванию крови. Вот зачем оно в колбасе? Не знаешь? А я тебе расскажу — для красивого цвета. Чтобы мясо было розовым или красным, а не тёмно-бордовым, как должно быть. Вот только тут не написали, что оно делает с печенью и как скоро выводится из организма.
Я вздохнул, кляня себя за то, что вообще открыл рот, её бесконечный монолог навевал сонливость, если б она только не ругалась, а просто рассказывала, я бы точно уснул. Правду говорят, что женщина болтает на семьдесят процентов быстрее, чем мужчина её слушает... Она наконец бросила к покупкам самую дорогую колбасу, прервав мой медитативный транс и обернулась, продолжая монолог:
