– Я… я не позволю вам, – наконец пробубнила она. – Это… вы сами – овца! Или еще хуже: серая мышь, как я сказала сегодня утром. – Довольная своей находчивостью, она вновь растянула губы в улыбке. – Да, верно: глупая ничтожная мышь!
– Если думаете, что мышь глупа, то спешу заверить, как сильно вы заблуждаетесь. Потому что те, что жили в моем замке, поломали все капканы. Однако нужно иметь безграничное терпение, чтобы вести беседу с курицей, даже если она дочь знатного птичника. Наш обмен репликами, думаю, только что подтвердил это.
Де Плюминьи потеряла дар речи. Присутствующие затаили дыхание, не зная, что делать теперь, когда их королеву публично сбросили с трона. Даже Наоко опустила глаза. Наверное, у нее сохранились болезненные воспоминания об издевательствах Эленаис.
Повисшую тишину нарушил шум рядом со мной: соседка, что-то жуя, хлопала в ладоши.
На ней было темно-синее приталенное платье из грубой, эластичной ткани, которое контрастировало с переливающимися шелками остальных воспитанниц. Кружево нижнего белья нахально выглядывало (наверняка умышленно) из глубокого декольте.
Каштановые волосы были убраны назад в высокий пучок на макушке и завязаны бантом из той же стертой ткани. Темный макияж звучал как вызов: черная подводка на глазах, полночная синева на губах.
Цвет ее лица был настолько бледным, что на мгновение мне показалось: рядом вампир… Но я вспомнила: это невозможно, ведь сейчас день.
Она перестала жевать и произнесла низким голосом:
– Шах и мат, darling[14]! Овцу или индейку сначала стригут, а затем ощипывают. – В ее речи чувствовался английский акцент.
Эленаис бросила испепеляющий взгляд на девушку, но не посмела ответить. И так было всем ясно: словесный поединок – не ее конек.
Мадам де Шантильи кашлянула:
– Успокойтесь, Прозерпина. Низко добивать проигравших. И прекратите жевать! Предупреждаю еще раз: чтобы этой отвратительной американской привычки на моих уроках не было!
Американская привычка? Неужели эта ученица родилась еще дальше, чем Наоко?
А ее имя? Прозерпина? Так звали королеву мертвых в древнеримской мифологии, жену Плутона – бога подземного царства. Оно как нельзя лучше подходило этой мертвенно-бледной девушке.
Соседка развернула платок и выплюнула в него жевательную резинку, при этом заговорщически подмигнула мне черным веком.
– Спасибо, Прозерпина… – прошептала я.
– Поппи, – поправила она.
Мадам де Шантильи положила конец нашему краткому обмену любезностями:
– Итак, дамы! После этой забавной интермедии давайте продолжим с того места, на котором остановились. Мы говорили о любовных похождениях богов-олимпийцев. Полезная тема для обсуждения в обществе, поскольку позволяет обходить сердечные вопросы с тактом и деликатностью. Позавчера вспомнили Адониса и Венеру, Купидона и Психею, Орфея и Эвридику. На сегодня я просила вас ознакомиться с «Метаморфозами» Овидия… Мы только что поприветствовали новенькую, названную в честь римской богини. Кто сможет перечислить возлюбленных Дианы?
Девушки обменялись растерянными взглядами. Одна из них, невысокая брюнетка в анисово-зеленом платье и в очках, похожих на те, что были у учительницы, подняла руку.
– Да, мадемуазель дез Эскай?
– Ваш вопрос – ловушка, мадам. Диана не ведала любви. Она – охотница, давшая обет целомудрия.
– Очень хорошо, Франсуаза. А кто может назвать воздыхателей, ставших жертвами ее холодности?
