Дворец Дракона - страница 28
Всё это рассказывал мне Сань Лю-ши, и мне казалось, что он ел эти грибы от безысходности, потому что любые его желания проникнуть в неизведанное натыкались на стену, которую он не мог преодолеть. Он был холоден как монах в то время, когда его двери были пустынны, и вял как чаша, когда кисть и тушь были уже отработаны. Каждый раз, когда я вспоминаю о нём, я чешу голову, я думаю: "Неужели человек, стоящий перед стеной, действительно мой предшественник»? В чём же причина его неудачи? Может быть, он упустил время и не выучился грамоте? А может быть, причина – совсем в другом. Я думаю, что первопричина упущения ещё не принесла плодов в человеческом раю; но ветер унес её, и она стала цветком рода. Как можно утверждать, что в шести путях нет причины? Ночь мерцает, лампы тусклые, а дело холодное и подозрительное. Собирание за пазуху исписанных листов бумаги – самонадеянное продолжение записи преступного мира; плавающая белая кисть – это просто книга одиночества и гнева. Печально мне об этом говорить, но я должен сказать! Мне очень жаль! Воробей, поражённый морозом, не имеет тепла в своих собственных объятиях; а насекомым, висящим при свете луны, тепло в их объятиях. Те, кто знает меня, находятся среди зеленых лесов и тёмных зарослей»!
Слушая этот старческий голос, я подумал, что он может принадлежать только Пу Сун-лину 蒲松齡, написавшему свои знаменитые «Рассказы Ляо Чжая о чудесах» «聊斋志异» (ляо чжай чжи и). Но тут в разговор вступил ещё один голос, произнеся такую фразу:
– Начитанные и образованные люди считают своим долгом заниматься литературой и создавать свои опусы, но не каждый литератор способен написать произведение, которое могло бы привлечь внимание многих читателей. Так или иначе, но многие стараются в своих трудах выразить какую-то истину. А Истина всегда одна и та же, поэтому, чтобы к ней приблизиться, литераторы, склонные к размышлениям, вольно или невольно крадут мысли друг у друга, только изредка добавляя к ним свои оттенки. Так они выступают в роли комментаторов какой-либо общепринятой истины. Я считаю, что писать стихи труднее, чем историю или философские опусы, которые развиваются на принципе общеизвестных фактов. Для этого нужны три вещи: талант, образование и знания. Но чтобы писать стихи нужно ещё одно – и самое важное, чувства. Потому что чувства способствуют проявлению нашей собственной необычности, ведь мы все такие непохожие друг на друга и в глубине своей души не всегда согласны с теми истинами, которые нам навязываются извне. К тому же, у нас у всех имеется свой жизненный опыт и взгляд на мир, и в душе мы, проникая своим собственным сознанием в познание мира, выводим свои собственные истины, которые часто не совпадает с общепринятыми мнениями о тех или иных вещах. И это я считаю самым ценным в познании. Поэтому, наверное, мы все трое, писали наши истории не по принципу общеизвестных фактов, а выискивали необычные случаи, которые не поддавались пониманию человеческому разуму. Вероятно, это и было объяснением нашего успеха в литературе, когда наши истории и привлекали внимание большинства читателей.
По этим словам я понял, что говорит не кто иной, как Юань Мэй 袁枚, написавший свои «Новые записи Ци Се» 新齊諧 (Синь Ци Се) или «О чём не говорил Конфуций» «子不語» (Цзы бу юй).
И тут я услышал третий голос, который, наверняка, принадлежал Цзи Юню 紀 昀, написавшему своё знаменитое произведение «Заметки из хижины