– Детка, ты сегодня секси! – повторял он. – Посмотри еще вот так, из-за плеча. Да не на меня, Нери! На парня того смотри, который тебя делает счастливой. Ой, покраснела! Так и стой, лапушка, умница моя!
Это его смешное «Нери». «Марина» для американцев было слишком. В двух кварталах отсюда был целый портовой комплекс: «Марина» – вот его никто не называл ни «Нэри», ни «Нэн». А ее звучное имя они коверкали нещадно – каждый на свой лад. Тут считалось хорошим тоном сокращать имена на свой вкус. У Алекса хоть изящно получалось: «Нери».
В перерыве между фотосессиями фотограф принес ей кофе, включил свою неизменную электронную трубку, булькнул и спросил прямо, он всегда делал так и всегда попадал точно в цель:
– Кто этот счастливчик, который мою улиточку из раковины вытащил?
Она действительно была «его улиточкой». Алекс был известен как топ-фотограф, пангендер, бисексуал, любитель эпатажных постановок и скандалов. Он активно играл на публику, шокировал, заставлял окружающих говорить о себе. Обсуждать, осуждать. Марина была его полной противоположностью, отлично скрываясь за яркой ширмой своего фотографа. Когда они работали – все внимание светских сплетников было привлечено к нему. А для нее он был романтичным индейцем. И длинная коса, кольца на пальцах и серьги в ушах его совершенно не уродовали. Ее личный заслон: Аскавхетео – знающий время.
– Не понимаю, о чем ты, – пробормотала Марина, снова краснея.
– Все ты понимаешь, Нери. У женщины бывают такие глаза, когда ее три дня из постели не выпускают, и она, заметь, оттуда сама бы неделю еще не вышла.
Марина ахнула и засмеялась. Вот ведь гад наблюдательный!
– Профессия обязывает, – пожал плечами Алекс. – Сама понимаешь, камера безжалостна. Любое изменение фиксирует на века. И, кстати, у тебя засос на плече, я видел. Ладно, поболтали, пора работать. Давай, детка, сейчас будем сердитое лицо делать. Вспомни уже о чем-то неприятном, гаси свои глазки.
О неприятном?
Это о том, как Арат растворился на улицах Нью-Йорка, а она, дура, не посмела его остановить? И номер телефона он у нее не попросил. Вообще-то правильно и сделал. Она бы и не дала. Пусть в его памяти останется Марина – снежная буря, а не настоящая – неуклюжая, необразованная и крайне неуверенная в себе.
– Нери, я сказал, сердитое лицо, а не виноватое! Не о том думаешь!
Не успела испортить, не позволила себе наделать глупостей! Мо-ло-дец! Зато будет, что вспомнить в старости.
– Нери! А, ладно, давай еще раз так улыбнись.
Она улыбалась, поворачивалась. Выход – и мастера макияжа и образов в четыре руки переодевали ее, причесывали, красили, и яркой бабочкой она снова выпархивала на свет прожекторов освещения. Опять улыбалась, хмурила брови, задирала подбородок и картинно вскидывала руки. Алекс показал ей пару кадров. Неужели она и в самом деле сегодня такая – беззащитно-нежная, юная, с детским взглядом и порочными алыми губами? Такой ли видел ее Арат?
В сумочке зазвонил телефон, Марина воровато оглянулась: чем занят Алекс? Ага, раздает указания осветителю. У нее есть время ответить на звонок. Номер местный, незнакомый, но это ничего не значит. Кто угодно может звонить: преподаватель, однокурсник, полиция, в конце концов!
– Хэллоу?
– Привет, – совершенно по-русски.
Марина сначала не поняла, не угадала голос, а потом вдруг ее затопила невероятная радость.
Арат.
– Марина. Я тут подумал и вспомнил, что обещал тебя познакомить с приятелем. Художником. Он сейчас занят, но можно сходить на выставочную площадку галереи Щукина, там… там сейчас творится нечто невероятное. Мне кажется, тебе должно понравиться. Что думаешь?
