И тут мертвец закричал. Громко, пронзительно, истошно – как живой человек, с которого по меньшей мере сдирают кожу. Его вопль точно ножом разрезал завесу в голове пуэри, разнёсся по подземелью, вкрутился в уши, а Рэн даже не мог их зажать. Он только пятился, вытаращившись на мученика; тот бешено рвался и извивался в путах, которые, несмотря на все его усилия, не поддавались ни на гран.
В этом вопле слышались слова, которых Рэн не знал, и мучения, которых он не ведал. На миг охотнику даже показалось, что так звучит вечность, переполненная болью – настолько душераздирающе звенел крик. И чем дальше, тем меньше он напоминал человеческий.
Сердце зашлось в барабанной дроби. Кожа покрылась ледяными мурашками. На миг проскочила мысль: «мне снится кошмар». Рэн даже зажмурился, надеясь не то сморгнуть увиденное, не то проснуться.
Но когда его глаза снова открылись, стало ещё хуже.
Вокруг стояли мертвецы. Десятки мертвецов. Как и распятый, они сохранили мало человеческого – разве что форму. И все они смотрели на столб, на котором извивался их собрат.
От неожиданности пуэри вскрикнул и снова попытался прогнать наваждение, но напрасно. Его крик словно вывел толпу из оцепенения: человеческие голоса начали выстреливать из высохших глоток один за другим – вопли боли, истеричный смех, плач, рычание. Вкупе с криком распятого эти звуки так резали уши, что пуэри зажал их руками. Рэну хотелось убежать, но кадавры – язык бы не повернулся назвать их людьми – стояли слишком плотно, без малейшего просвета. Больше того – толпа пришла в движение.
Сначала охотник подумал, что всё это иллюзия, но после первого же толчка в бок понял, что всё совсем не так. И только тогда сорвался с места.
Его хватали за руки, ноги, плечи, в него врезались всем туловищем и хрипели прямо в уши, но пуэри остервенело пробивался прочь из этой толчеи. На первый взгляд вялые и неуклюжие, кадавры порой начинали двигаться с пугающей быстротой. Они нападали не только на Рэна, но и друг на друга: валились в воду, били наотмашь, впивались беззубыми ртами в кожу, но тела их были словно заговорённые – они высохли и почернели, но никак не распадались в прах.
Чьи-то пальцы ухватили Рэна за лодыжку, он потерял равновесие и упал; из воды прямо ему в лицо скалился проломленный череп. Орущая толпа тотчас обрушилась сверху, придавила, ткнула носом в груду костей. Руки упёрлись в пол, толкнули его – без толку, слишком тяжело. Рот распахнулся, выпуская в воду панический крик, который пузырями скользил по лицу наверх, туда, куда охотник не мог выбраться. Нет, он не понимал, что лишает себя последнего воздуха. Вместо дурноты в его голову неистово стучалось безумие, а в глаза с любопытством заглянула сама Смерть.
За несколько мгновений до того, как пуэри втянул в лёгкие воду, что-то щёлкнуло у него в уме – и альтер, сминая пространство, вырвался из Эфира. Он в два счёта раскидал тела, что мешали Рэну подняться; через миг охотник уже стоял на четвереньках и дышал через кашель. Сделав своё дело, двойник тут же исчез. Пуэри, не теряя времени, снова побежал.
Толпа поредела, бежать стало проще, но легче от этого не становилось. Охотник понятия не имел, куда бежит, превратившись в чистый рефлекс. Если бы он начал думать, то непременно сошёл бы с ума. Он увидел, как один из мертвецов с жутким криком бился головой о стену – смачно, с оттягом – и при каждом ударе череп с хрустом проминался, а потом снова восстанавливал форму. Словно плети хлестали срывающиеся голоса, а громче всех где-то позади исходил воплями распятый.
