– Что-то голубое? И, судя по музыке вашего произношения, важное?
– Да, вы так думаете?.. – она не выдержала и снова залилась негромким ласковым смехом, став озорной девчонкой:
– Это просто реклама синьки для стирки белья.
– Да что вы говорите?
Они смеялись оба, перебивая друг друга:
– Сакраментально… Вся жизнь – это стирка… Чужого и своего дерьма… А если не отбелить, так мы её синькой, синькой. Сразу посвежеет…
Дверь в прихожей застонала, и в комнату влетел мальчишка лет четырнадцати в подранной рубахе и разбитым носом.
– Познакомьтесь. Мой сын Ясик – чудный мальчик!
– Не Ясик, а Яс – сама меня так назвала, – мальчишка зло растирал кровь по лицу и рубахе.
Его злость и кровь как-то ассоциировались с необычным именем мальчишки – Дядюшка Дэн почувствовал сразу. И в этой злости сквозила какая-то упрямая – до расшибания носа – гордость.
– Опять с этим Гогой-Магогой схватился. Он же старше тебя на два года, – устало опустила руки мама.
– Пусть возьмёт свои слова обратно. А то я их ему в… В общем, куда надо – туда и запихну. – Яс-Ясик ушёл в другую комнату, и оттуда раздался скрип пружинной кровати.
Аглая заметно расстроилась.
– Кто такой Гога-Магога, и какие слова он должен забрать? – спросил Дядюшка Дэн.
– Дело в том… – смех Аглаи по-детски быстро перешёл в набухшие на глазах слёзы. – Гога – выпускник в школе, где Яська учится. Гоге я двойки по истории ставила. А он шутником оказался. Сказал про меня… – знаете, дети бывают иногда злыми – что-то оскорбительное. Что именно – Яська мне не говорит. Но думаю – про Яськино рождение… без отца, и в мои неполные шестнадцать лет. Такие темы в маленьких городках долго не забываются. Знаете, не было, не было у девчонки никого, а потом сразу с ясеня ребёночка надуло. – Она опять засмеялась, лёгким движением смахивая слезу.
– Яс – это…? – Артур Карлович подбирал слова.
– Ну да… Гога приплёл ясень на берегу речки, под которым я – старшеклассница ‒ с молодым учителем истории часто сиживала. Хотя он к моему мальчишке не имеет никакого отношения. Рождение моего сына осенено кронами других деревьев, – она опять удивительно просто засмеялась своей шутке о выстраданном и глубоко скрытом в тёмных глазах. – Я уже в шестнадцать была помешана на истории. Могущественное сарматское племя было такое – Ясы, или Языги. Прямо здесь, на нашей земле, жили много веков назад. Ясенька – Яська – всего лишь уменьшительное.
– Понятно! – Артура Карловича понесло. Причём – по совершенно не свойственной ему роли. Уж на кого, а на Бендера… Такая схожесть могла примерещиться только в глупом сне. Впрочем, он и чувствовал себя во сне, освобождённым искренностью этой женщины от нелепых запретов и предрассудков.
Он встал и решительно направился к двери в комнату Яса, а уж затем по привычной вежливости обернулся и не спросил, а скорее констатировал:
– Вы позволите!
Она и пожать плечами не успела, как этот человек, уже мало похожий на смирного тихоню-бухгалтера, оказался в комнате у сына.
«Что это со мной? Меня прямо-таки понесло, а… – подумал дядюшка Дэн, – а, по правде говоря, я просто «тащусь!»» Это определение пришло само из некогда услышанного от семиклассника – сына сотрудника из его группы оперов…
– Здравствуйте, Яс. Мне кажется, что Вы просто позволили себя избить. И, судя по всему, человеком из иной весовой категории… Килограмм так на десять потяжелее.
– На двадцать, – буркнул Яс с пренебрежением к вежливому тюфякоподобному господину в очках, нахально влезающему в его жизнь.
