– Бортмеханику Фомину придти в Кабину Управления Полётом!
– Началось! – сказал Кугель, немного обиженный тем, что его – не позвали.
– Может, гаечку какую затянуть нужно, – успокоил его (и себя) Фомин, вставая из-за стола.
Если бы случилось что-то действительно неотложное, его бы вызвали по связи тихой, неприметной, через личный браслет. Громкая связь же оповестила не одного Фомина, а весь экипаж: всё идет штатно, переходим к следующей фазе полета – торможению.
Он шёл споро, но не торопливо, не было сказано «срочно». А на «немедленно» – и вовсе бегом следует отзываться.
Со времен мятежа на «Челюскине», когда экипаж, измученный Зовом Пустоты, перебил офицеров и направил судно прямиком на Солнце, двери ЦУПа (Центра Управления Полётом) охранялись круглосуточно и – с оружием в руках. Оружие – корабельные пистолеты “Тимур” образца 2001 года, снаряженные особыми патронами, чтобы ненароком нужный механизм не повредить, но коня на скаку остановить обязательно. Охранников выбирали из людей, Зову Бездны не подверженных – таких было один на тысячу. К сожалению, способность эта сочеталась с врожденной устойчивостью к обучению, редко кто из охранников имел УР, то бишь Уровень Развития выше девяноста. Что ж, девяносто – тоже неплохо.
Охранники сверились с полученным приказом на впуск – и впустили.
Встретили его Командор и Ванштейн, первый штурман.
– Как самочувствие, Корней Петрович? – спросил Командор. Ага. Норейка уже доложил. Для Командора врачебных тайн не бывает.
– Самочувствие? – Фомин на мгновение замер, прислушиваясь к организму. – Самочувствие – превосходное.
– Хорошо. А Красная Бусина больше не являлась?
– Нет, – точно, Норейка. – Больше не являлась.
– Нам тоже.
– Простите?
– Нам тоже больше не являлась. Показалась, и исчезла. И мне, и штурману. Сегодня. И это бы ничего, только именно мы трое должны осуществлять ввод команды на торможение.
– Трое? – теперь уже по-настоящему удивился Фомин. – По уставу двое, командир корабля и старший штурман.
– Верно. Но в секретном, командирском дополнении к Уставу оговаривается и присутствие запасного человека. Дублера. Этим дублером я выбрал вас, ещё месяц назад.
– Я, конечно, рад…
– Погодите. Рад, не рад – это сантименты. Важно, что именно нам троим именно сегодня явились эти… бусины.
До этого молчавший Ванштейн кашлянул, привлекая внимание:
– Чего только не увидишь в космосе. Особенно в Дальнем Космосе. Особенно на релятивистской скорости. Особенно перед Торможением. Нервы, они и в Пространстве Нервы.
– А мы, получается, самые неустойчивые из всего экипажа? – сказал командир без капли иронии в голосе.
– Или самые чуткие. Или самые дисциплинированные. Другие, может, чертей зелёных видят, да молчат.
– Пусть так. Помолчим и мы, – Командор сказал то, что хотел сказать. Дальше думайте сами, если умеете.
Каждый, конечно, надеялся, что умеет. И думал, думал… Вот так изобретается динамит. Или жевательная резинка – штука пострашнее динамита, во всяком случае, для бортмехаников космических кораблей, и потому строжайше запрещённая на любом борту, от катера до межзвёздного крейсера.
Фомин усмехнулся. Не много же он надумал.
В ЦУПе часы были особые, ториевые, с двумя циферблатами. Один циферблат показывал корабельное время, другой – земное, московское. Вторые спешили уже на два месяца, их постоянно выверял Цифруша. Потом, после полета, часы эти попадут в музей Циолковского. Если какой-нибудь шустрый кок не перехватит.
