Дымят редакционные трубы - страница 2

Чаще всего вспоминается случай, связанный с бородатым анекдотом про монашек.

Настоятельница монастыря собирает монашек:

– Сестры, к нам в монастырь завезли морковку!

– Ура-а-а! – хлопают в ладоши монашки.

– Что вы радуетесь, дуры, она же тертая!

Услышал я этот анекдот на одном из застолий, когда мне было лет шесть или семь, накрепко запомнил и старался рассказать его при каждом удобном случае. Каждым удобным случаем, как вы понимаете, были очередные посиделки. Благодарные слушатели (в лице многочисленных родственников и друзей) с удовольствием выслушивали меня, а потом заразительно смеялись. Чем был вызван здоровый даже не смех, а ржач, я тогда не понимал. Осознание того, какой пошлый анекдот я на самом деле рассказывал, пришло ко мне спустя лет семь-восемь, когда с экранов телевизоров, а также со страниц специализированной прессы (а-ля «Спид-инфо») на молодежь хлынул поток откровений. В том числе и о том, каким образом девушкам можно использовать морковь и огурцы.

Второй случай связан с особенностями моего слуха. Несмотря на то, что слух у меня достаточно острый, и я прекрасно слышу все, что, например, происходит у соседей наверху или за стеной, кое-что иногда недослышиваю. Подобным «расстройством» страдал деда Митя (Русаков Дмитрий Александрович, мамин папа), который в последние годы жизни жил с нами в одной квартире. Бывало, задашь ему какой-нибудь неудобный для него вопрос, так он делал вид, что не слышит. Зато потом, когда обсуждаешь вещи, для постороннего слуха явно не предназначенные, дед тут как тут: все прекрасно слышит и запоминает. И позже, во время общения с дедом, всплывают некоторые подробности, которые, как мне казалось, он просто не мог слышать. Оказывается, еще как мог. Ну, да ладно, я на деда не в обиде, тем более, что мужик он был мировой.

Так вот, к чему я все это рассказываю? Мои родители выращивали овощи и фрукты на участке, который был выделен в садовом обществе, расположенном за железнодорожными путями. Дорога туда казалась мне, маленькому, очень неблизкой, поэтому добираться до места назначения я предпочитал на велосипеде. Детский трехколесный велик довольно требователен к качеству дорожного покрытия, особенно если им управляет такой мелкий шкет, как я. Выбирать в связи с этим я старался ровную, гладенькую дорожку. Вернее, ехать по ровной (соответственно качеству дорожного покрытия), гладенькой дорожке мне предлагали родители. А я почему-то слышал это слово как «сладенькая» – видимо, оно мне было ближе и понятнее. И так всем и рассказывал: «я сегодня с папой и мамой ездил в сад по «сладенькой дорожке». Те, кто это слышали, посмеивались, а я не мог понять, что они тут смешного нашли…

В третьем (или четвертом, точно не помню) классе по собственной глупости и невнимательности я получил травму, итогом которой стало резкое падение зрения – с эталонной единицы до минус трех на оба глаза. Врач выписал мне рецепт, по которому были заказаны очки, но надевать их в школу я не хотел, предполагая, что одноклассники начнут дразнить «очкариком», «четырехглазым» или еще как похлеще.

Выяснив, в чем причина, мама по договоренности с классной руководительницей, пришла на первый урок в один из дней и в доступной форме, на понятном для ребятишек той поры языке объяснила, по какой причине их одноклассник (то есть я) наденет очки. И, что самое важное, почему не стоит давать ему по этой причине обидные прозвища. Помню, когда мама закончила свое небольшое обращение, один из самых отъявленных хулиганов класса, сидевший на соседней парте, тихонько подтолкнул меня и прошептал: «Ну, надевай уже, чего ты». Кличек, связанных с конструкцией, «украшавшей» мой нос, я впоследствии ни разу не слышал.