Дымят редакционные трубы - страница 6



Дед нехотя согласился, оторвался от газеты и сел на кровати.

– Москва – Лена, – сказала старшая Аня.

– Лена – Москва, – повторил дед.

– Енисей – Кама, – сказала младшая Аня.

– Кама – Енисей, – повторил дед.

– Дон – Ягон – сказала Таня (самая мелкая из нас).

– Ягон – Дон, – повторил дед и тут же разразился ругательствами, вскочил, а девчонки с визгами понеслись врассыпную, и все закрутились вокруг печки… Я отлеживалась на полатях, изо всех сил шепотом хохоча в подушку, и даже не услышала, как дед меня нашел… Досталось мне, поскольку только от старшей таких пакостей эти «мелочи» могли наслушаться».

Малолетние «воришки»

Однажды мы с моим соседом по подъезду Ромкой попали в очень неприятную историю. А дело было так.

В нашей пятиэтажке, где мы жили с родителями в те годы, имелся обширный подвал, поделенный на небольшие индивидуальные отсеки. В них жители дома хранили всякую фигню, которой по большей части не пользовались, но выбросить ее было жалко. Некоторые наиболее рукастые товарищи обустраивали в своих «сарайках», как мы их тогда почему-то называли, овощные ямы, где хранили овощи и всякие соленья-варенья. Обычным делом было встать утром выходного дня, взять ключи, спуститься в подвал, забраться в яму и достать оттуда банку маринованных огурчиков, пакет картошки. Там же зимой «жил» мой велосипед, на котором я катался только в теплое время года.

Здесь же, в подвале, мы с Ромкой проворачивали некоторые дела, очевидцами которых, по нашему мнению, не должны были становиться родители и вообще любые другие взрослые. Одним из таких дел стала сушка газетной бумаги, пропитанной раствором селитры. Из высохшей [бумаги] впоследствии получались отличные дымовые шашки, которые мы называли бомбочками.

Селитру, кстати, мы брали на складах элеватора (или зернохранилища), расположенного в 15-ти минутах ходьбы от нашего дома, где этого удобрения было просто навалом, и пропажу одного-двух килограммов вряд ли бы кто-то заметил. Вот и в тот раз мы набрали селитры, в каком-то старом тазике развели ее водой, наложили в раствор порванной бумаги и, дождавшись, пока она хорошенько пропитается, развесили ее по батареям, чтобы она высохла.

На следующий день, прямо с самого утра, мы пошли снимать заготовки для дымовушек с труб отопления. И надо же было такому случиться, что в то же время в подвал спустился недавно переехавший в наш дом сосед. Он толком не знал ни нас, ни наших родителей, но почему-то сразу решил, что мы никто иные, как малолетние воришки, которые воруют у своих соседей и в этот раз пришли обнести его сарайку. Что уж у него там такого ценного было, одному Богу известно.

Подкрался этот подозревающий всех и вся в нехорошестях дядя к нам и попытался одновременно ухватить нас с Ромкой за уши. Мой товарищ, как более верткий и прыткий, умудрился вырваться из цепкого захвата, а меня дядечка держал крепко. Я, по дурости своей, зачем-то сразу решил оправдываться и что есть мочи заорал: «Да не брал я ваше варенье!» Дело в том, что буквально накануне какие-то тати вскрыли несколько сараек и вынесли оттуда самое ценное – всякий хлам из цветных металлов (меди и алюминия), да несколько банок заготовок на зиму, в том числе и чье-то варенье. Это, само собой, убедило мужчину в том, что я на 100 процентов малолетний воришка, и он, потянув меня к выходу из подвала, начал допрос с пристрастием, расспрашивая, как меня зовут, где я живу и что я забыл в «ЕГО» подвале. Я честно отвечал на все вопросы, понимая, что из рук взрослого мне не вырваться.