– Я так и думал, что вы придете. Жена пошла по магазинам, но оставила обед. Лучшие в мире котлетки и жареная картошечка… отличный закусон! А я приберег, я оставил, ждал вас.
Слава тяжело вздохнул.
– Слушай, друг, тебя как звать-то? Что-то я запамятовал.
– Меня это не удивляет, – трагическим тоном ответил тот. – Я оставил свое имя в прошлом и стал другим человеком. Поэтому я его никому не называю. Зови Ван Гогом. Я и картины так подписываю: «Ван Гог Второй».
– Послушай, ммм…. друг, – начал Слава издалека. – Ты помнишь, что вчера было?
– Отлично, отлично помню. Вчера было очень, очень хорошо. Лошарик нам такие стихи читал, такие стихи, – затараторил Ван Гог.
Он прочистил горло, отставил ножку в сторону и продекламировал:
Утро таяло в тумане,
Шелестели камыши,
Грациозные, как лани,
Шли по полю алкаши.
– Браво! У тебя отличная память, – похлопал его по плечу Лошарик.
Слава поперхнулся и закашлялся. Он собирался спросить насчет сумки, но слова застряли в горле, вырвался только натужный кашель.
– Тебе надо выпить! – засуетился Ван Гог. – Я сейчас принесу котлетки, а вы пока садитесь на диван.
Ван Гог ненадолго исчез, но вскоре вернулся и вкатил в комнату черный лакированный столик на колесиках, на котором красовалась сковородка, доверху наполненная слегка подгоревший жареной картошкой, тарелка с горкой котлет и поллитровая банка домашних соленых огурцов.
– Каков натюрморт, а?! – восхищенно сказал художник и полез в шкаф.
Спустя мгновение натюрморт завершили початая бутылка водки и три объемистых стопарика.
– Ну, нальешь? – спросил Ван Гог у Славы с надеждой в голосе.
– Погоди. Я вчера подарил тебе сумку. Ты помнишь?
– Давайте сначала выпьем? – Ван Гог протянул Славе бутылку. – Пересохло уже в горле. С утра ведь ни в одном глазу, ни в одном глазу.
– Нельзя верить человеку, который не успел похмелиться, – поучительно произнес Лошарик и сполз с дивана на пол, поближе к тарелке с котлетами.
Слава вздохнул.
– Нет, так не пойдет. Ты помнишь сумку или нет?
– Смерти моей хочешь? – Ван Гог картинно повесил голову. – Ладно, пытай меня, я все расскажу, как плохой партизан на допросе. Припоминаю, вроде бы я вчера приносил какую-то сумку.
– Вроде бы или приносил? – Слава пристально посмотрел ему в глаза.
Ван Гог отвел взгляд и замахал руками:
– Да, я принес, я принес домой! И положил вот здесь, возле дивана.
Слава поднялся, обошел диван, заглянул за него. Сумки нигде не было.
– Танюша сегодня делала уборку. Она всегда по субботам убирается, пока я сплю. Она золотая женщина у меня, просто подарок.
«Жена пошла по магазинам», – вспомнил Слава, и сердце у него екнуло.
– Позвони ей, – хрипло сказал он.
– Ну дай хоть горло промочить! Душа ведь, душа болит!
– У меня тоже болит, за сумку.
– А что там у тебя? Я вчера и не посмотрел, так устал, просто сил не было.
– Бомба, – ответил Слава. – Ты газеты читаешь?
– Конечно, я же интеллигентный человек, – Ван Гог поправил беретку.
– Читаешь, а не знаешь, что нельзя у незнакомых людей сумки просто так брать.
– Какой же ты незнакомый! Ты сосед Лошарика, а Лошарика я сто лет знаю, он наш человек. Ты так не шути со мной, так нехорошо. И вообще нельзя так, сначала подарил, а теперь отбираешь. Порядочные люди так не поступают.
– Там одна вещь нужная осталась, в сумке. Просто позарез, как нужная. Заберу, и сумку отдам тебе обратно. Подарил, так подарил. Ты будешь жене звонить?
