«Да уж, – отвечал он, – язык теперь у меня правильно сломан. Ну… не постелешь соломки сейчас, потом с Клодом придётся по барам ползать – когда безжалостная мама-Пия отберёт у меня друга».
Однажды Жиль всё же решил заглянуть в клинику тайком, с букетом, но Этьен почему-то трубку не взял. Пришлось звонить Лулу. Та взволновано ответила, что Этьен в больнице, что Пия в порядке и приезжать не требуется.
Положив трубку, растерянный Жиль не понимал: в своей или какой другой больнице друг, но сердце было не на месте. Походил он из угла в угол до вечера, а там позвонил сам Этьен.
Радостно он сообщил, что взял на работе отгул, чтобы обмывать рождение крестника или крестницы; предложил вскоре встретиться в любом баре, на выбор папаши, и проставиться по полной. Взбодрённый Жиль, конечно, согласился, но повесив трубку, снова испытал смешанные чувства: про здоровье приятеля ведь и не спросил. Хотя… если тот так живо трепался, значит, всё действительно было не плохо.
На работе Жиль решил отметить попозже, когда уж точно нечто кричащее будет содрогать стены его тихой квартирки, а вот сам процесс рождения заочно сопровождать он собирался только с Этьеном.
Пия заметила, что сегодня вокруг неё не переставал роиться медперсонал. Через окно она увидела, что её лечащий врач раздавал многочисленные распоряжения, а сам делал вид, будто ничего и не происходило или это он о погоде разглагольствовал с помощниками (остального роженица не разобрала).
Пия не раз подсылала мать разузнать что да как, но та возвращалась ни с чем, точнее не поняв ни слова. Самое страшное было, когда к окну её палаты подошёл главврач и, глядя в какие-то анализы, долго что-то выяснял с её лечащим. Вечером к ней наконец зашла Лулу, и взволнованная девушка не выдержала:
– Слава богу! Почему тебя не было весь день? Я уже не знала, чего и думать!
– А что такое? Будущая мама забыла, что малышу не нравятся тревоги и что врач их строго запретил? Особенно перед родами.
– А что? Уже?!
– Всё решается. Главное успокойся, дорогая. Если что – звони в любое время. Да хоть ночью. Когда-то я тоже нервничала, и меня успокаивали, а я всё тряслась и тряслась – ну и зря. Клод – крепышом вылез. Кабо – врач от бога, зуб даю. Ну… я пошла?
– А-а! Ты что? Всё?!.. – по-совиному разинула глаза Пия.
– Всё. Смена моя закончилась.
– А… а рожать?!
Медсестра улыбнулась:
– Я уже отрожала четыре года назад. Вот домой и спешу к Клоду. И у тебя получится. А докторам я не ассистирую – этим занимаются другие.
– Это конец… – покачала головой Пия.
– Это начало, начало твоей полноценной семьи, дурочка, – счастья твоего. И вообще я зря тебя волновать зашла, но не могла ж не попрощаться. К тебе попозже зайдёт Феликс Кабо.
– Это конец, – обречённо повторила несговорчивая девушка. – Кто знал, что мой конец окажется французским и будет носить имя Феликс Кабо… Ка-бо… Лулу, а кто это?
– Главный врач больницы.
– Ого! Какие связи у вас с Этьеном!
– Да нет, ты что! Связями как раз-то мы пока с Этьеном не обзавелись. Стажу бы посерьёзнее. Но у твоего мужа уж больно красивые вещицы получаются, – подмигнула рыжая. – Просто там анализы не простые… Ой мамочки! совсем заговорилась я, ну всё, a trе́s bientot![17] – Бегло взглянула она на наручные часы, поцеловала Пию и поспешила за дверь.
– Ага… bientot, bientot, – задумчивым эхом отозвалась Пия.
Затем она обеспокоенно поёжилась, ведь никаких наручных часов у Лулу не было.
