«Отдыхаю», – ответил я. Типы за соседним столиком на меня уставились.
«А я никак не могу уснуть. – Архиповна явно ждала какого-то вопроса. – Ну никак не могу уснуть, Кручинин! Вся извертелась прямо. Ну чего молчишь? Спроси, почему я никак не могу уснуть».
«Почему?» – послушно спросил я.
«Да потому, что у меня есть ты, дурачок!»
Архиповна произнесла это так сексуально, что я сразу возненавидел Китай за его такую ужасную отдаленность. В постели под роскошным балдахином она лежала. Нагие раздвоивши груди. Я вдруг подло заменил это видение на видение мадам Генолье.
«Вернусь, поженимся».
4
-Смотри, Серега, – вздохнул тип за соседним столиком. – Жизнь абсурд. Подливаешь водочку в пиво, чтобы забыть про жену, а приползешь домой, их там две.
Они встали.
– А платить? – осведомился хозяин.
Оба мрачно кивнули в мою сторону.
– А у него есть деньги?
– Ты сам разберись, отец.
– Минуточку! Я милицию вызову.
– Не надо милицию, – сказал я, увидев поднимающегося в кафе Левшина. – Я заплачу.
Типы ухмыльнулись. Они все вычислили верно. Человек в домашних тапочках не может быть сильно упрямым, иначе выглядел бы совсем не так. К тому же Левшин, хотя и походил на поправившегося рахита, был в прекрасном темном костюме. Галстук, светлые носки – все подобрано к седеющей бороде. Кристы и форамены через каждое слово, хотя остеология никогда не являлась для Левшина определяющим предметом. В кабинет его я чувствовал себя, как в музее. Гипсовые отпечатки следов таинственного снежного человека. Артефакты со всех углов страны. Препараты мумифицированных мышц, похожие на копченую медвежатину. – «Плохой был человек?» – спросил я, впервые увидев эти копченые мышцы. – «Да уж! Не зря его гены по-всякому пытались вывести из живой цепочки!» – Бывал в разных краях. Дружил с этнографом Поршневым. Часто рассказывал, как с его знаменитого учителя профессора Николая Николаевича Рыбникова снежный человек сорвал шапку. Случилось это давно, еще до Второй мировой войны. В далекой Монголии Рыбников искал каких-то неведомых песчаных жуков, вовремя не вернулся на базу, заночевал у погонщиков скота. Ночью залаяли собаки, раздался свист. Рыбников выглянул из юрты и увидел что-то мохнатое. «Чикемби? Кто ты?» – крикнул по-монгольски, но мохнатое сорвало с него шапку и убежало.
– Много выпил? – тревожно спросил Левшин.
Странное дело. Я появился в кафе в совсем непотребном виде и меня ни о чем не спрашивали, а благородному Левшину пришлось предъявлять бумажник.
– Слыхал про Лесную деву? – сразу спросил я.
Левшин, конечно, слыхал.
Мы так и уставились на него.
Хозяин кафе при этом ожидал подвоха.
Но Левшин, конечно, вывел разговор на любимого учителя.
Поистине необыкновенный человек. В юности занимался циклами развития тлей и хермесов, сделал в этом деле колоссальные успехи, издал два учебника – по энтомологии и зоологии, даже перевел несколько глав из «Фауста». «Что можешь ты пообещать, бедняга? Дашь золото, которое, как ртуть, меж пальцев растекается; зазнобу, которая, упав тебе на грудь, уж норовит к другому ушмыгнуть; да талью карт, с которой, как ни пробуй, игра вничью и выигрыш не в счет?»
В конце тридцатых (теперь уже прошлого века) молодой профессор МГУ Н.Н.Рыбников был командирован Академией наук в Абхазию. Из-за новых, ранее неизвестных видов жука-древосека задержался на ночь в глухом селении, где местный кузнец Ачба познакомил его с дикой лесной бабой. Два пьяных грузина поймали ее в лесу и за пустую двадцатилитровую бутыль отдали кузнецу. Но как раз перед появлением профессора лесная сорвалась с цепи и умчалась в лес. Кузнец горевал. Угощая гостя молодым вином, все спрашивал, всплескивая сильными закопченными руками: да есть ли на свете такая сила, которая может заставить лесную вернуться? Профессор уверенно ответил: «Есть!» И посоветовал Ачбе на ночь вывесить в кустах свои потные штаны.
