Ф. Дзержинский. 5 февраля 1924 года.
Самым основным злом, дезорганизующим заводы, тресты, органы управления промышленности и нас – это отчетный, справочный, бухгалтерский, статистический, контрольный потоп. Доклады, доклады. Отчеты, отчеты. Цифры, таблицы, бесконечный ряд цифр. А людей, знающих дело, нет. Пишется гора бумаг. А читать их некому, и нет физической возможности.
Изучать зло не надо – оно очевидно. Здесь необходима хирургия. Надо найти смелую и знающую свое дело группу людей и дать им нож, безапелляционный.
Знаю одно: если не найдете хирургического метода и хирургов – ни черта не выйдет. Слишком большая косность и сила сопротивления.
Ф. Дзержинский. 8 марта 1926 года.
Мы безумно расточительные, только рубль сбережения на душу населения в год даст 140 миллионов. Без этой экономии мы со стоящими перед нами грандиозными задачами не справимся.
Надо указать, по какому пути идти в борьбе за экономию. Разбухшие штаты, бюрократизм, накладные расходы, торжества, рекламы, объявления, всякие незаконные поборы и обложения, ненужные организации, издательства, отчеты – важнейшие.
Ф. Дзержинский. 19 марта 1926 года.
Моя сила заключается в чем? Я не щажу себя никогда. И поэтому вы здесь все меня любите, потому что вы мне верите.
Последняя речь Ф. Дзержинского на Пленуме ЦК РКПб. 20 июля 1926.
Закончил, пришел домой и умер.
Феликс Дзержинский. Побег. Опубликовано в январе 1902 года в газете в газете СДКПиЛ «Червоный Штандар» («Красное Знамя»), в Варшаве на польском языке.
Полночь пробила на церковной колокольне. Двое ссыльных потушили огонь в своей избе и тайком, чтобы не разбудить хозяев, выбрались через окно на двор. Далекий и опасный путь предстоял им, они навсегда покидали эти прекрасные, но пустынные и чуждые места, дышащие смертью и неволей. Как воры, крались они ночью вдоль изб, внимательно оглядываясь, нет ли кого-нибудь поблизости, не следят ли за ними. Кругом было тихо, деревня спала, лишь время от времени раздавалась колотушка ночного сторожа. Наконец они подошли к реке, но тут же отпрянули назад; там рыбак расставлял свои сети: лодкой воспользоваться было невозможно. Пришлось спрятаться, чтобы остаться незамеченными, и выжидать.
Наконец рыбак ушел домой. Беглецы нашли лодку и тихонько сели в нее. Они были полны решимости и уверенности, что уйдут. Но сердца их сжались болью, когда они вспомнили, что в этой самой деревне их братья томятся и будут еще томиться и тосковать, выжидая вестей с воли о борьбе, куда они, беглецы, сейчас спешат, вопреки царскому запрету и несмотря на строгий надзор и наблюдение специальных шпионов – официально называвшихся надсмотрщиками за политическими ссыльными. Чувство это, однако, продолжалось недолго. Им предстояло переплыть на тот берег быстрой и широкой Лены, не произведя ни малейшего шума. Сперло дыхание, сердце наполнилось радостью: уже плывут, деревня остается позади и, наконец, совсем исчезает в темноте. Тогда крик радости вырывается из груди беглецов, измученных более чем двухлетним пребыванием в тюрьме. Хотелось обнять друг друга, хотелось громко, на весь мир прокричать о своей радости, о том, что они, бывшие еще пять минут тому назад изгнанниками, сейчас на воле. Они чувствуют себя по-настоящему свободными, ибо сбросили оковы и не сидят добровольно на месте ссылки только потому, что царь им повелел там сидеть.
