Ф. Дзержинский. Автобиография. 1922.
Когда подошел экзамен на аттестат зрелости, я бросил гимназию в 1996 году, мотивируя это тем, что развиваться можно и работая среди рабочих, а университет только отвлекает от идейной работы, создает карьеристов.
Ф. Дзержинский.
13 мая.
Час тому назад бушевала гроза. В первый раз разразился с шумом и треском могучий гром, и наш жалкий павильон дрожал. Ослепительно яркие молнии на момент рассеивали мрак, отблески их мелькали и, отражаясь розовым блеском, врывались в камеру. Дождь лил как из ведра, а ветер колыхал деревья под окном, бился о стены, стучал и выл. Теперь тишина. Затуманенная луна смотрит равнодушно сверху.
Не слышно шагов – ни часового, ни жандарма-ключника, ни звона кандалов. Какая грусть проникает в душу! Грусть – не заключенного. Там, на воле она тоже исподтишка появлялась и овладевала мною, это – грусть бытия, тоска по чему-то неуловимому, но необходимому для жизни, как воздух, как любовь
21 мая.
Здесь теряется уверенность в себе, умение заговорить и продолжать разговор. Здесь воистину чувствуется смерть.
23 мая.
Сегодня после обеда у меня в камере открыли все окно. Я смогу теперь открывать его ежедневно от 4 до 5 часов, когда прогулки уже кончаются, и по утрам – до 8.
Теперь я уже вижу зелень, большой кусок неба, вдыхаю в себя свежий воздух.
Я долго стоял у окна, упираясь в решетку. Свежий воздух опьянил меня, и мне стало грустно. Воспоминания, тоска…
И я чувствую себя в плену.
29 июля.
Сегодня закрыли окна во всех камерах и наглухо и навсегда их забили гвоздями. Теперь камера – опять как могила. Заключенные спускали письма на веревках через окна.
16 августа.
К нам проникло известие, что охранка прислала сюда шпиков и что есть провокаторы среди заключенных. Начали часто менять товарищей по камере.
Несколько дней тому назад я увидел в окно провокатора, относительно которого уже нет никаких сомнений, на прогулке с новоприбывшими из провинции. Этот провокатор – интеллигент. Я крикнул в окно: «Товарищи, это провокатор!».
11 октября.
Идут казни. В камерах многие ждут своей очереди…
12 ноября.
Каторги мне не миновать. Выдержу ли я? Когда я начинаю думать, что много дней мне предстоит провести за тюремной решеткой – день за днем, час за часом, – мной овладевает тревога, и из груди: не могу! И, тем не менее, я СМОГУ, я ДОЛЖЕН СМОЧЬ. Мысль отказывается уразуметь, как это возможно! – и бунт стихает. Миришься и гордо решаешь: СУМЕТЬ ВЫДЕРЖАТЬ!
Горячая жажда жизни прячется где-то в глубине, и внешне воцаряется кладбищенское спокойствие. А когда сил не хватит, явится смерть, которая освободит от сознания бессилия и решит все.
И поэтому – я спокоен…
Ф. Дзержинский. Дневник в тюрьме. 1908-1909.
Мои дорогие! Сообщаю вам, что уезжаю отсюда в Польшу через 7 дней. Вы должны считаться с этим, как с фактом. Поэтому – прошу указаний и директив.
Связь с Польшей оставляю Северу, Экспедицию и заграницу – Флориану, кассу перешлю вам, а также и другие дела.
Прошу вас, не уговаривайте меня. Не послушаюсь. Дальнейшее пребывание за границей было бы для меня смертью и физической, и партийной. Думаю, что пока жив – буду там полезен.
Проберите Адольфа, пусть вырешат дело Андрея, Каспра и Адама – о чем написал ему.
В Заглембе вскоре состоится междурайонная конференция.
Жму руки. Юзеф.
Берлин. 1912 год. Арест и 5 лет каторги.
Наши условия попросту невозможны. Каждый день кого-то вывозят отсюда в гробу. Из нашей категории умерло уже 5 человек от чахотки в течение последних 6 недель. Многие заболели брюшным и пятнистым тифом, от 5 февраля до 4 марта умерло 30 человек.
