Джанго Рейнхард. Я проснулся! - страница 19

Сцена танцевального зала, где играли Герино и Джанго, представляла собой балкон, нависающий над залом. Как только музыканты поднимались на него по приставной лестнице, хозяин ее убирал. Подобное расположение музыкантов было обусловлено тем, что, во-первых, таким образом освобождалась ценная площадь в и без того тесном танцевальном зале, а во-вторых, размещение музыкантов над головами танцующих позволяло лучше слышать инструменты в гуле зала. Не стоит забывать, что усилителей тогда еще не было.

Традиционный балкон для оркестра в танцевальных залах

Джанго и Герино оставались на балконе всю ночь и играли музыку над облаками сигаретного дыма и в отблесках зеркального шара, висящего над залом. Герино, словно греческий бог на Олимпе, взирал сверху вниз на земную публику и покровительственно осыпал ее милостью в виде музыкальных гармоний. К аккордеонистам относились с царским почтением, в меньшей степени – к их аккомпаниаторам. Ветезе Герино и другие аккордеонисты украшали свои инструменты собственными именами, написанными разноцветными стразами и искусственными драгоценными камнями. Надписи сверкали и переливались в свете прожекторов. Кроме этого, каждый аккордеонист носил свой необычный и уникальный титул. С рекламных плакатов публику приглашали на бал-мюзет: Le Virtuose (Виртуоз), Le Celebre (Знаменитость), Le Beau (Красавец), Le Magicien de I'accordeon (Волшебник аккордеона) и далее в таком же стиле.

Публика обожала аккордеон, который господствовал в мюзете, отождествляя танцы только с его звуками. Аккордеон получил массу прозвищ и кличек – от восторженных и комплиментарных до оскорбительных и уничижительных.

Но если у него и были недоброжелатели, то людей, равнодушных к этому инструменту, не осталось.

Некоторые прозвища были просто описательными – например, Piano a bretelles (пианино на лямках); или ласковоуничижительными – например, Le роитоп d’acier (железное легкое); или Boutonneux (прыщавое лицо – за кнопочную клавиатуру). Другие называли его Le piano du pauvre (пианино бедняков), что можно было истолковывать и как пренебрежение, и как гордость. Но самыми красочными названиями были почетные титулы – La boite a sanglots (ящик рыданий) и La boite a frissons (ящик переживаний).

Чтобы соответствовать волшебному миру танцевальных залов, наряжались в фантастические одежды и сами музыканты. Иногда они были аргентинскими гаучо, иногда изображали моряков, одетых в бело-синие полосатые матроски, иногда, по иронии судьбы, надевали синие блузы и красные косынки Оверни.

С наступлением сумерек в том районе Парижа, который в то время называли «Панама»[7], зажигались газовые лампы и неоновые огни. Танцевальные залы светились и манили танцоров, как Обетованная земля иудея. У входа мужчины нетерпеливо выстраивались в очередь для проверки на предмет наличия оружия: кастеты, ножи, пистолеты и все, что могло быть использовано в качестве такового, конфисковывалось.

Женщин, следуя старым рыцарским обычаям, не обыскивали, что не мешало им пронести за подвязкой что-нибудь запрещенное. В большинстве танцзалов, особенно крупных, плата за вход деньгами не взималась. Вместо этого мужчины покупали жетон. Это была своеобразная танцевальная валюта. Каждый уважающий себя бал-мюзет чеканил свою валюту. Жетоны делали из алюминия или латуни, форма была самая разнообразная: треугольные, квадратные, шестигранные, многогранные, как бриллиант, либо круглые с зубчиками по окружности. На аверсе такой «монеты» было выбито название заведения, а на реверсе обязательной была надпись