– Это арфа.
– Знаю.
Из-за купы чинар вынырнула высокая гибкая фигура с фонарем в руках.
– Сандро, ты?
– Я. Ты уже дома, Селим!
– А ты как думал? Или Аллах не наградил Селима парою ног, сильных, как орлиные крылья? Или Селим жалкая девчонка, что не умеет справиться с конем?
– Но ты загнал Ворона до полусмерти, несчастный! Я слышу, как он тяжело дышит у ворот.
– Ха-ха! Или ты забыл, что Ворон и Селим оба родом из Кабарды и что горец больше жизни щадит коня?
Татарский говор звучит насмешкой.
Но Даня не слышит и не видит того, кто освещает ей путь. Свет фонаря падает на широкую чинаровую аллею. Деревья шумят, переговариваясь с бунтующей Курой.
Вдали показывается освещенное всеми окнами здание, с плоской кровлей, обнесенное крытой галереей.
Кто-то проворно сбегает со ступеней крыльца.
– Это вы, Селим, Сандро?
– Мы! Мы! И привезли ее.
– Скорее! Скорее!
Мягкий голос долетает до ушей Дани. Перед ней невысокая, худенькая дама, при освещенных окнах ясно видны ее черты. Бледное, кроткое лицо с огромными черными, грустными глазами. Из-под башлыка бурки, накинутого на голову, выбиваются черные же с заметною сединой волосы.
«Точно у мамы!» – проносится в голове Дани, и она бросается незнакомке на грудь.
– Бедное дитя! Бедное дитя!
Руки неизвестной дамы обвивают плечи Дани, губы касаются ее лба.
– Идем скорее, идем.
Сноп яркого света. Глаза, широко раскрытые до сих пор, ослепленные ярким светом, смыкаются помимо воли и в первую минуту не могут увидеть ничего.
Но понемногу они различают.
Большая просторная комната.
На полу войлок и ковры. Коврами же покрыты пестрые тахты. Углубления в стене в виде кресел. Дрова пылают в камине. Висячая лампа озаряет комнату.
– Сандро, ты побудешь с гостьей, а я пойду, приготовлю больную. Погрейтесь у бухара, дитя мое!
Незнакомая дама говорит мягко и нежно.
Даня успокаивается.
При свете лампы лицо незнакомки еще более влечет ее к себе. Такое чарующее, такое скорбно-прелестное лицо! Точно добрая волшебница, повстречавшаяся ей в пути.
Но волшебница исчезает, мягко ступая по коврам. Перед ней Сандро.
– Это наша рабочая комната, – говорит он, – мы занимаемся здесь за большим столом. А рядом кунацкая, горница для приема гостей. Там сейчас ваша мать. Здесь наше царство.
– Чье «наше»? – роняет Даня, чтобы что-нибудь сказать, в то время как уши ее напряженно ловят каждый звук за стеною, стараясь угадать, что происходит там, за дверьми.
– Наше – то есть детей Джаваховского гнезда. Наше – то есть Гемы, Валентина, Селтонет, Селима, Маруси и мое.
– Вы сироты?
– Да. «Друг» нам все. «Друг» нам мать, отец, учитель. Она солнце, восшедшее над Джаваховским гнездом. Тетя Люда – ее помощница. Нам хорошо здесь, как вечерним звездам в бархатном небе.
– Вы русский?
– Я алазанец, грузин. И Гема тоже. Мы брат и сестра.
– А Селим?
– Он родом из Кабарды, также и Селтонет. Маруся – кубанская казачка, а Валентин…
Он хочет прибавить что-то, но внезапно прикладывает палец к губам.
Шепот привлекает внимание обоих. Какая-то возня. Потом знакомый повелительный голос бросает властно:
– Ни с места! Говорю тебе, ни с места, Селтонет! – и легкие быстрые шаги за дверью.
Фраза, готовая вырваться из груди Сандро, замирает на губах.
Даня широко раскрывает глаза от изумления.
– Кто это?
На пороге комнаты странное видение: пестрый шелковый кафтан, алые шальвары, на голове легкое, как дым, покрывало поверх шапочки, низко насаженной на лоб. Целая масса монист и ожерелий вокруг смуглой, тоненькой шеи. Среди черных смоляных косичек, извивающихся вдоль плеч и стана, – мглистые, пламенные глаза. Странные глаза, любопытные и упрямо-настойчивые, лукавые и недобрые в одно и то же время. Ноздри вздрагивают. Взор сверкает. Хищной улыбкой приоткрыт пунцовый маленький рот.
