– Но ты же не думаешь, что его могли украсть?
– Я уже ничего не думаю. – Рави со вздохом проводит рукой по влажным волосам и отворачивается. – Видимо, тебе все-таки не наплевать. Раньше ты был нормальным человеком, который спал в нормальное время, вел обычные разговоры, любил искусство так же сильно, как я, – и тут вдруг с тобой что-то случилось.
– Придержи язык, – резко обрывает его Октавиан.
– Нравится тебе или нет, – говорит Рави, – но ты определенно что-то скрываешь. А я замерз и очень устал, так что пойду-ка спать.
Рави направляется к одной из лестниц, ведущих наверх.
Отец вынимает изо рта трубку:
– Добро пожаловать домой, сынок.
Рави замирает.
– Как мама? – спрашивает он, не оборачиваясь.
– У твоей матери, как всегда, все отлично, – отвечает Октавиан. – Что стряслось у Патрика, что он задержал тебя так допоздна? Опять душевные терзания? Или, может, сердечные?
Рави смеется:
– У него голова вечно чем-то забита, ты же знаешь. Как Киран?
– Твоя сестра еще не соизволила нанести мне визит.
– Нелегко тебе, наверное, приходится с вампирским образом жизни. А Шарлотта?
Джейн начинает дрожать от потока холодного воздуха.
– Твоя мачеха все еще отсутствует. – Октавиан невесело смотрит в сторону стеклянного потолка, и Джейн понимает, в кого пошла Киран со своим вздернутым носиком и широким лицом. Октавиан разворачивается и уходит сквозь северную арку в незнакомую Джейн часть Дома.
Рави топает вверх по лестнице, и звук его шагов разносится гулким эхом. Кажется, Дом дышит одиночеством этих двух мужчин. Протяжное, глубокое дыхание.
Джейн знает, что Рави живет неподалеку от нее, на третьем этаже, но он исчез в недрах Дома еще на втором. Интересно, подумала Джейн, вспоминая, что Люси Сент-Джордж именует себя, «так сказать, возлюбленной Рави». Что бы это значило?
Она задумывается, куда двинуть дальше, когда возле нее вдруг появляется рычащий Джаспер.
– Тише! – Джейн наклоняется, чтобы успокоить собаку.
Пес подходит к парадной лестнице в приемный зал и начинает скулить. Кажется, он зовет ее за собой.
– Тебе нужно на улицу, Джаспер? – шепчет она, шагая за бассетом.
Свет больше не включается в ответ на движение. Наступает темнота. Джейн следует за длинной черной нисходящей тенью собаки, цепляясь за перила и жалея, что не запомнила расположение фонарей.
Джаспер резко останавливается в пролете второго этажа, Джейн теряет равновесие, падает и с облегчением хватается за перила. Она прижимается к стене, но неугомонный Джаспер начинает бегать вокруг нее, то и дело бодая крупной головой. Джейн думает, что так они скоро перебудят весь Дом.
– Джаспер, да что с тобой?
Впереди Джейн смутно видит огромную, написанную маслом картину, которой недавно восхищалась: тот самый интерьер с зонтиком, сохнущим на клетчатом полу. Джаспер все еще тычется головой в ее колени.
– Да хватит уже! – шепчет Джейн. – Совсем с ума сошел?
Она спускается вниз по лестнице, когда позади нее вдруг раздается грохот. Девушка возвращается на несколько ступенек вверх, но неизвестный уже успел испариться.
Джейн продолжает подниматься, недоумевая: может быть, он вернулся на третий этаж? Никого не встретив, она уже собирается идти к себе, как вдруг на противоположной стороне появляется неясная фигура, плавно скользит мимо арок и пропадает из виду.
Рави? Или Октавиан? Кажется, больше похоже на Филиппа Окаду – гермофоба, мужа Фиби и любителя конверсов. Джейн слышит, как дверь распахивается, а затем закрывается; ей кажется, что звуки доносятся из крыла для слуг. Что за дела могут быть там у Филиппа Окада, да еще в четверть четвертого утра?
