Он полез в нагрудный карман комбинезона и осторожно – кончиками пальцев, чтобы не испачкать, – извлек оттуда конверт. Джоанна увидела свое имя, надписанное знакомым крупным почерком Мигеля.
– Ну, наконец, – вздохнула она с облегчением, – я уже так беспокоилась!
Джоанна вынула из конверта сложенный вчетверо листок бумаги и, одним взглядом пробежав строчки, просияла в улыбке. Потом перечитала записку снова, медленнее.
– Рада познакомиться с вами, сеньор Эрреро, – сказала она, пожимая руку водопроводчику. – Вы можете уделить мне несколько минут?
– Сколько угодно, сеньорита!
– Только пойдемте… здесь неудобно. Сюда, пожалуйста…
В маленькой угловой гостиной она предложила ему кресло, и сама села напротив.
– Вы не могли бы подождать, я хочу написать ответ сеньору Асеведо…
– Передам, почему же нет, – кивнул сеньор Эрреро. – Мы с ним соседи, я живу прямо против школы.
– Я буду вам очень благодарна… вы курите? – спохватилась она, придвигая к нему шкатулку с сигаретами.
– Спасибо… я уж свои, покрепче… с вашего разрешения.
Джоанна помолчала, не решаясь спросить о Мигеле – о его здоровье, самочувствии и прочем. По-видимому, они с ним приятели, но все же неловко задавать такие вопросы постороннему.
– Я слышала, сеньора Асеведо переводят в столицу, – сказала она тоном обычной салонной болтовни.
– И не говорите, – махнул рукой водопроводчик, – родители наших школьников жаловаться уж хотели. Любят его у нас, очень любят.
– Да, безусловно…
Ей очень захотелось расспросить об этом поподробнее, но она опять подумала, что это не совсем удобно.
– Так я приготовлю письмо, сеньор Эрреро?
– Пишите, пишите, – кивнул тот, благодушно улыбаясь.
– Прошу прощения…
«Мигель, милый, – быстро писала она, присев к столу, – сейчас уже около одиннадцати, и, вообрази, я только сейчас получила твою записку. Представляешь, как я беспокоилась! Мне уже приходили в голову всякие страшные вещи – настолько страшные, что я даже не скажу тебе, что именно. Слушай, я так и подумала, что ты не можешь приехать из-за отца, – я сегодня убедилась в том, какие у него взгляды, и подумала, что он, конечно, не может питать к тебе симпатий. Ты прав, лучше избегать конфликтов, пока это возможно. Я приеду к тебе завтра, машину оставлю на заправочной станции, чтобы не мозолить глаза твоим соседям. Встреть меня там в 9.00. Сегодня у нас столпотворение – празднуют мой приезд. Расскажу много интересного. Целую миллион раз, навсегда твоя Джоанна».
– Вы передадите, не правда ли? – спросила она, вложив записку в конверт и протягивая ее водопроводчику. – Не забудете?
– Будьте покойны. А если и забуду, так дон Мигель сам напомнит. Небось уже сидит у меня, дожидается.
– Конечно, дожидается, – кивнула Джоанна и вдруг забеспокоилась: – А вам еще много работы? Может, вы завтра доделаете?
– Да я уж кончил, – улыбнулся водопроводчик, – сейчас еду. Через полчаса буду дома, у меня мотоцикл. Все будет в порядке.
– Вы, пожалуйста, поосторожнее, – сказала Джоанна, пожимая ему руку, – на мотоцикле ночью опасно… Ну, всего хорошего, до свиданья. Большое спасибо, сеньор.
– Не за что, сеньорита, счастливо оставаться. Письмецо ваше передам, не бойтесь…
Водопроводчик ушел. Джоанна спрятала записку Мигеля за корсаж и направилась к себе, сдерживая желание понестись вприпрыжку и запеть во все горло. Ну вот, теперь все стало на свое место, и даже нелепый спор с иезуитом перестал казаться непростительной глупостью. А Леокадия Ордоньо и все остальные – ну что же, они вовсе не такие уж плохие люди… Немного отсталые, да, но это от жизни в глуши. Нельзя требовать передовых взглядов от человека, родившегося и выросшего на кофейной плантации, не так ли? Тра-ля-ля, тра-ля-ля, тра-ля-ля… А все-таки она страшно растолстела, эта Леокадия. Настоящая маната
