Простившись с Элеонорой Валерьевной, подхватываю костыли, выхожу в холл, на поиски дочурки — я соскучилась по ней, хочу предложить Вере посмотреть любимые мультики с шоколадным печеньем и капучино.
Увы, но я до сих пор не сказала ей, кто её настоящий папа. Смелости не хватает. И вообще, сбежав от вынужденного аборта, я пообещала себе, что никогда не стану рассказывать малышке правду об отце, чтобы ей не было больно. Пусть лучше дочь и дальше думает, что её папа космонавт! А потом ещё и неудобные вопросы посыплются: зачем я ей врала? Ребёнку непросто понять сложный мир взрослых. Я всегда пыталась оградить доченьку от любых проблем, я не хотела, чтобы она страдала, как в своё время страдала я. Дети должны жить лучше их родителей.
— Вера! Верочка!
Нахожу кроху в гостиной, стоявшую на пуфике у окна, прислонив лоб и ладошки к стеклу.
— Милая, — охаю, — сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не стояла у окна. Что ты здесь делаешь?
— Я дядю Влада жду, — грустным голоском молвит, не отлипая от стекала.
— Красиво на улице сегодня… — замечаю, что всё замело снегом, крупные снежинки до сих пор парят в воздухе, плавно опускаясь на ветки деревьев и газон. Мир за окном будто создан из ваты.
— Слезай оттуда, сколько ты уже здесь стоишь?
— Давай еще минутку подождём! Вот-вот калитка откроется и он придёт.
Я вздыхаю. Подхожу ближе, присаживаюсь на кресло.
— Что тебе врач сказал?
— Скоро я смогу ходить без костылей.
— Мама, так это же здорово! — подскакивает, разделяя со мной радость, но продолжает липнуть к окну. Ничего не понимаю! Влад её что приворожил? Это всё из-за дорогих подарков, красивых платюшек принцессы, я в этом уверена.
Так, Полина, нужно собраться с силами и сказать ей.
Делаю глубокий вдох, на выдохе произношу:
— Вера нужно тебе кое-что сказать важное… Ты уже большая, и… Твой папа…
— Мой папа — это Влад.
Вот теперь она оборачивается, глядя на меня с совершенно серьёзным личиком, в котором ни капли удивления. Шок накрывает меня.
— Ты знаешь?
— Я догадалась. У нас с ним глаза один в один. И я вообще на него больше похожа, чем на тебя.
Ох, как неловко получилось.
Почему я сама не догадалась? Вера же умная. Схватывает всё налету, так ещё и интуиция, похоже, у крошки развита великолепно.
— Милая… Ты прости, что так вышло. Должно быть, хочешь знать, где он пропадал все это время?
— Можешь не рассказывать, — машет головкой. — Это ваше лично дело. Какая уже разница, если папа нашёлся! И он меня сильно-пресильно любит!
— О, зайка…
— И ты выздоровела и уже можешь ходить! Мы можем выйти во двор и слепить снежного Олафа. Теперь уже с тобой.
— Конечно! Обязательно слепим! Обними меня пожалуйста!
Дочка спрыгивает с дивана и юркает в мои тёплые объятия, а у меня руки трясутся, когда я её обнимаю. Она — мой кислород. Не переживу, если с ней что-то случиться. Не смогу больше жить.
— Наконец-то теперь я буду звать Влада папой!
— Вер, ну ты меня удивляешь, правда… Ты правда не сердишься?
— Нет. Я очень вас люблю. Обоих. И я мечтаю, чтобы вы…
Мы слышим щелчок входной двери, в коридоре мелькнула массивная фигура в темном пальто.
— Папа! Папуляяяя! Пришёл!
Дочь отстраняется от меня, выпутываясь из моих рук, с радостными воплями несётся к Владу. Мне моментально становится холодно, когда она от меня отдаляется, будто я переместилась на северный полюс и превращусь в ледяную глыбу без её тепла и любви.
