– Подобно тебе, я понятия не имею. Но тебе лучше связаться с ее семьей. На всякий случай.
– У нее нет семьи.
– Ну, хоть какие-то родственники есть? Дед с бабкой? Дядя или тетя, прозябающие в глуши?
– Никого. Перед тем как я ее наняла, Дев приказал полностью все проверить. Натали не знает своих родителей и почему ее бросили младенцем. Она жила в нескольких детских домах, пока в восемнадцать лет не поступила в Мичиганский университет на полную стипендию.
Очевидно, собранной им информации недостаточно.
– Я немедленно лечу в Будапешт, – заявила Сара. – Заберу Натали. Она будет жить у меня, пока память не вернется.
Дом бросил взгляд на референта. Инстинкт подсказывал, что он горько пожалеет о решении, которое готов принять.
– Почему бы тебе не подождать? Возможно, завтра все будет в порядке. Я тогда позвоню.
– Не знаю.
– Я позвоню тебе, Сара. Как только она проснется.
Когда та неохотно согласилась, он распрощался и несколько секунд стоял, держа трубку. Он слишком долго работал под прикрытием, чтобы принимать что-либо за чистую монету или верить кому-то, особенно женщине, которую выловили из Дуная и которая вообще не должна была находиться в Будапеште. Он стал снова нажимать кнопки телефона. Его контакт в Интерполе ответил почти сразу же:
– Oui?[4]
– Это Дом, – ответил он на беглом французском. – Помните расследование, которое вы проводили для меня две недели назад?
– Oui.
– Мне нужно, чтобы вы копали глубже.
– Oui.
Закончив разговор, он несколько минут продолжал рассматривать нежданную гостью. Помятая юбка закрутилась вокруг ног, застегнутая до самого верха блузка, похоже, душила ее.
После короткого спора с собой Дом перевернул ее. Расстегнул блузку, стал снимать, но она открыла сонные глаза и пробормотала:
– Что вы делаете?
– Укладываю вас удобнее.
– М-м-м.
Прежде чем он успел стянуть с нее блузку и юбку, она уже спала. Под юбкой оказались простые белые хлопчатые трусики, прикрывавшие стройные бедра и очень миленький задик. Он благородно воспротивился порыву стащить с нее и белье, просто прикрыл простыней, после чего открыл бутылку «Пилзнера» для себя, еще одну для собаки и приступил к ночному бдению.
Он снова перевернул ее сразу после полуночи, приподняв ей веко. Она недовольно заворчала, но не раньше, чем он увидел, как с обнадеживающей быстротой сузился и расширился зрачок.
Через два часа он опять ее разбудил.
– Натали! Вы меня слышите?
– Проваливайте.
Последний раз он проверил ее состояние перед рассветом. Потом растянулся на кожаном диване и стал наблюдать, как темная ночь окрашивается в золотое и розовое сияние.
Что-то холодное и мокрое ткнулось ей в локоть. В плечо. В подбородок.
Однако она не проснулась, пока полоска грубой кожи не оцарапала щеку.
Натали непонимающе заморгала. Краем сонного сознания поняла, что находится в постели, и открыла глаза.
– Фу!
Блестящая от слюны розовая пасть с черными деснами и длинным языком, свисавшим между зловещими острыми клыками, нависала всего в нескольких дюймах от ее глаз. Словно в ответ на ее испуганный вопль открытая пасть шумно выдохнула и издала оглушительный лай.
Она стала отползать, как вспугнутый краб, но при этом увидела веселые глаза над длинным носом, широкий лоб, увенчанный одним коричневым и одним белым ухом, и длинное худое тело с энергично машущим хвостом.
Очевидно, пес принял ее отступление как знак того, что она уступает ему место в постели, и с громким фырканьем приземлился на матрац. Язык снова заработал, покрывая слюной ее щеки и подбородок, прежде чем она успела оттолкнуть пса.
