– В колледже я специализировалась по уголовному судопроизводству. Думала, что буду работать в суде обвинителем или защитником.
– И что же произошло?
– Рано вышла замуж, забеременела, а тут еще ипотека накрылась медным тазом, пришлось зарабатывать деньги.
– И как?
– Хорошо. Мне нравится.
– Но…
– Беспокоюсь только из-за того, выдержит ли наш брак, да еще из-за дочек, что меня часто нет с ними дома по ночам. Я встречала много разведенных копов.
– Сколько вашим дочкам лет?
Кэти достала из нагрудного кармана форменной рубашки фотографию и протянула ей.
– Четыре и два. Так и ношу их каждый день с собой на работу. – Двое малышек в одинаковых цветастых платьицах и черных лакированных туфельках стояли, нежно обняв друг друга за шейки. У Трейси таких фотографий были дюжины – она и Сара в детстве. Когда-то они в нарядных рамках были расставлены по всему дому в Седар Гроув, но теперь лежали в гараже в коробках. Она вернула фото.
– Красавицы.
– Может, посоветуете мне что-нибудь? – попросила Прайор.
Вдруг Трейси поняла, что думает сейчас не только о Саре, но и о Николь Хансен, и об Анжеле Шрайбер.
– Пользуйтесь всякой возможностью показать им свою любовь, – сказала она.
Звонок из службы 911 поступил в 11:25 следующего утра. Полчаса спустя Трейси и Кинс были уже у мотеля «Джун». Прошли через парковку, где от патрульных машин и полицейских яблоку упасть было негде. Фургончики телерепортеров выстроились вдоль всей Аврора-авеню, а свора фотографов и журналистов соперничала за места на тротуаре с толпой зевак, привлеченных к мотелю двумя вертолетами служб новостей, которые лопатили воздух над головами собравшихся. Как назло, утро выдалось хотя и свежее, но ясное, и теперь, в полдень, солнце вовсю сияло в прозрачном голубом небе. Люди на северо-западе не привыкли сидеть дома в солнечную погоду, и ничто не могло распалить их любопытство больше, чем свежее убийство.
– Поганое будет дело, – сказал Кинс, оглядывая толпу.
– Оно уже поганее некуда.
Два офицера охраняли вход на лестницу, которая вела на второй этаж.
– Номер четырнадцать, – сказал тот, что помоложе. – Угловой.
В руках у него ничего не было. У второго тоже.
– Кто ведет журнал? – спросила Трейси.
– Дежурный офицер. – Указующий жест пальцем.
Лестница вибрировала под их шагами, когда они поднимались на второй этаж. Дальний конец площадки – облупленной, с голыми стенами – отгораживала красная полицейская лента, натянутая от ручки двери к перилам. Из углубления в стене вышел третий человек в форме и с планшетом для записи.
– Расскажите нам, какие действия вы предприняли, – сказала Трейси, расписываясь в журнале и передавая планшет Кинсу.
Офицер показал через перила на козырек здания.
– Владелец встретил меня там, на пороге офиса. Сказал, что горничная нашла тело, когда пошла убирать комнату.
– Где она теперь? – спросил Кинс.
– Сержант с владельцем отвели ее в офис. Она в сильном шоке.
– Что рассказала?
– Постучала, ей не ответили, и тогда она открыла дверь своим ключом. Вошла, увидела тело и выскочила обратно. Ничего, кроме ручки двери, в комнате не трогала. – Он кашлянул. – Теперь сидит, молится по-испански, крестится и целует распятие. – Голос изменил ему. Он и сам был в шоке, хотя очень старался это скрыть.
Кинс кивнул в сторону открытой двери.
– Вы там были?
– Нет, но я успел увидеть, когда туда входили пожарные.
– Натяните еще одну ленту у входа на лестницу, – распорядилась Трейси, – и передайте журнал кому-нибудь из офицеров, которые стоят там. Скажите им, что я велела пропускать наверх только по номеру жетона и под личную роспись. И еще скажите, пусть говорят всякому, кто попытается пролезть за ленту, что на него или на нее будет заведено дело.
