Мужчина как будто меня не слушал. Его тело пронзила дрожь, и он хрипло выдохнул:
– Не важно. Я надеюсь, вы осознаете, что я не могу вас отпустить?
– Почему? – мое сердце сковал ужас.
– Думаю, это очевидно.
– Очевидно кому? Вам? – крикнула я, ощущая, как земля уходит из-под ног. Но мужчина не ответил и стал еще более отстраненным, будто совсем потерял связь с реальностью. Он отвернулся, к чему-то прислушался, а после вновь конвульсивно дернулся.
– Вы пошутили, правда? Скажите, что пошутили! – запричитала я, испытывая новую волну удушающего страха. В этот момент на шее мужчины вздулись вены, а из-под ворота белой рубашки зазмеилась вязь черных татуировок. Глаза превратились в темные и пустые колодцы, на дне которых свирепствовала тьма. Я испуганно вскрикнула, прикрывая ладонью рот.
– Вы – демон?!
Мужчина не ответил, поглощённый внутренней борьбой. Но как только я попыталась отползти в сторону, он схватил меня за плечи и тряхнул:
– Я сказал, что вы не уйдёте, пока я не узнаю правду!
– Отпустите… пожалуйста! – Я больше не могла сдерживать слезы и разревелась.
Мистер Локхарт тяжело задышал, словно испытывая адские муки.
– Теперь вы принадлежите Эфемерии. Даже не пытайтесь сбежать! – Его кулак впечатался в стену над моей головой, оставляя в ней вмятину. Я вскрикнула и присела, а мужчина, одолеваемый внутренними демонами, выбежал из комнаты, словно за ним гнались сама преисподняя.
***
Чувствуя себя разбитой и опустошённой, я улеглась на пол там же, где сползла по стене, подтянула колени к груди, обхватила их руками и предалась самобичеванию. В какой жизненный момент я свернула не туда? Наверное, в тот день, когда решила, что Полина должна быть со мной. В голове, словно в насмешку, прокручивались одни и те же слова.
«Варя, Демьян, ваше желание похвально, но вы не осознаете всю ответственность, с которой вам придётся столкнуться, если вы возьмете опекунство над девочкой», – сурово проговорила директриса нашего детского дома, с подозрением рассматривая только что выданное нам свидетельство о заключении брака.
«Осознаем, Марина Геннадьевна!» – с жаром заверила я и принялась в сотый раз умолять ее отдать нам Полинку...
Раньше я ненавидела старую грымзу за то, что она всячески нам препятствовала. А сейчас – за то, она оказалась права: из меня получился никчёмный опекун, который не в состоянии защитить даже саму себя.
Не знаю, сколько бы я пролежала на холодном полу, ощущая горечь и приторный вкус тлена, но неожиданно пол подо мной пошёл рябью.
Самобичевание пришлось прервать. Я быстро вытерла слезы, оставив грязные разводы на лице, и настороженно прислушалась. Невообразимый крик боли и ярости пошатнул стены, как при землетрясении. Перепугавшись, я устремилась к выходу, но дверь оказалась заперта. Я застучала по ней кулаками, приказывая немедленно меня выпустить, но тщетно: если меня и слышали, то выпускать явно не собирались. Пошатываясь, я добралась до окна, показавшего мне глухой тупик с высоты второго этажа. Но открыть створки или выбить стекло не удалось.
Вспомнив школьный курс ОБЖ, я встала в дверном проеме, ведущем в санузел, слишком шокированная, чтобы дать всему происходящему оценку. Увидела, как заваливается платяной шкаф, с потолка осыпается штукатурка, а по стене расползаются трещины.
Счет времени был потерян. Но землетрясение, как и безумные крики, прекратилось так же внезапно, как и началось. Я не спешила покидать казавшееся безопасным место и села на пол, опираясь о дверной косяк. Да и куда мне спешить? То, во что я влезла, меня не отпустит. Но пусть не обольщаются: рано или поздно, я все равно сбегу.
