Сонный часовой выглянул из воротной башни, толкнул товарища:
– Габор, смотри-ка, всадник мертвый, что ли?
Тот поскреб в затылке:
– Может, ранен. Пойдем-ка, Янош, проверим…
Они распахнули тяжелые створки, жеребец вошел и встал возле стражников. Всадник свалился бы на землю, не подхвати его вовремя Габор.
– Это девчонка, – присвистнул он. – Вся в крови. Да вроде, еще дышит…
– Смотри-ка, она не из простых, – заметил Янош. – Платье господское, а конь целого дома стоит.
– Конечно, не из простых, дурья башка! – заорал капитан стражи, который очень вовремя пришел проверить пост. – Это ж дочка самого Дьёрдя Батори! Я ее в Эчеде видал!
– Ух ты! Так за нее награду дадут, что ли? – восхитился Габор.
– Или на кол посадят, если она у тебя на руках помрет! Я сам ее в замок отвезу.
Эржебета разомкнула запекшиеся губы, хрипло прошептала:
– Скажите отцу… в Эчеде бунт… сестер… убили… – и снова погрузилась в беспамятство.
Капитан выругался, вскочил на усталого жеребца, принял Эржебету из рук Габора и поскакал в замок, где собралось множество знатных господ.
Спустя час из ворот Эрдёда вылетел большой отряд всадников. Яростно гикая, вооруженные до зубов верховые понеслись в сторону Эчеда.
Июнь 1569 года, замок Эчед
– Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое…
Анна снова и снова повторяла слова молитвы, не сводя глаз с бледного, осунувшегося лица дочери. Вот уже четвертая неделя пошла с той проклятой ночи, когда капитан стражи привез бездыханную девочку в замок Эрдёд и торопливо рассказал о восстании. С тех пор Эржебета не приходила в себя.
В ту темную ночь Дьёрдь и все гостившие у Батори мужчины тут же подняли своих гайдуков, помчались в Эчед. Восстание подавили быстро – прошлись по окрестным деревням огнем и мечом. Сожгли каждый третий дом, пригрозили, что сожгут и остальные. Крестьяне тут же указали на бунтовщиков и зачинщиков, да еще сами кинулись их вязать. Тех, кто успел сбежать, искали и ловили гайдуки Батори.
Едва прибыл гонец с сообщением, что мятежники пойманы, Анна собралась и отправилась в Эчед. С собою повезла и спящую Эржебету.
Скоро комнаты в замке привели в порядок, стены обили новой белой тканью, поставили мебель краше прежней, разрушенную конюшню отстроили. Все вернулось к своему порядку. Только кто вернет матери детей?
К приезду хозяйки дворня обмыла тела Агаты и Каталины, нарядила в дорогие платья, уложила в обитые бархатом гробы. Раздавленными статуэтками лежали ее красавицы. Хрупкие косточки переломаны мужицкими кулаками, не узнать прекрасных лиц из-за черных пятен, что покрывали кожу. Что вытерпели дочери, какую муку приняли перед смертью, о том она думать не могла, боялась лишиться разума…
Выли над барышнями плакальщицы. Анне тоже хотелось завыть, да упасть на пол, поползти к мертвым дочерям, да закинуться в кликушеском припадке, биться головою о камень… Не стала – Батори не плачут. Молча подошла к домовинам, молча смотрела в изуродованные лица, осторожно гладила изломанные пальцы.
Анна не захотела хоронить дочерей в семейном склепе, отдавать холоду и сырости. Пусть ласкает их солнце, шумят над ними травы, птицы поют… У подножия горы упокоили их, в окружении пышных каштанов. Рядом возвели маленькую, светлую часовню.
– Расправа будет лютой, моя любимая, – чернея лицом, обещал Дьёрдь над могилами. – Клянусь, навеки все Карпаты запомнят эту казнь…
Теперь мятежники томились в холодных подвалах замка Эчед, ожидая возмездия, а семьи их мыкали горе на пепелищах. Дьёрдь не спешил с судилищем, ждал, когда очнется любимая дочка, чтобы своими глазами увидела, как расплачиваются грязные скоты за кровь Батори.
