– Что вам нужно? – решаю спросить, но это выходит таким дрожащим голосом… Настолько жалко, что я даже сама не узнала собственный голос.
– Вчера должно было быть твое выступление, но ты не пришла. Что-то произошло? Я надеюсь, очень веское, поскольку я не люблю разгильдяев, – начинает, и это заставляет меня опешить.
– Я… я думала, меня уволили… – неуверенно.
– Разве я тебе об этом говорил?
– Нет, но вы не говорили мне о том, что я могу остаться…
– Можешь, – подтверждает. – И я предлагаю тебе другие условия.
– Других мне не нужно, я хочу только петь, – обрываю, вспоминая его прошлое предложение.
– Не перебивай! – недовольно. – Разве тебя не учили, что это некрасиво?
– Извините… – почему-то говорю я.
– Хорошо, – одобряет. – Итак, что насчет условий… Я предлагаю тебе петь за ширмой, как и раньше, но чаще и за более высокую плату.
– Насколько чаще? Я просто работаю еще здесь, – объясняю, показав вокруг на кафе, – и мне бы хотелось как-то урегулировать график.
– «Чаще» – это каждый день. И тебе нужно уволиться из кафе, потому что, возможно, будут незапланированные выступления в других моих ресторанах, и я хочу, чтобы не было никаких задержек. Конечно, все твое время и дополнительные нагрузки будут оплачиваться. Хорошо оплачиваться. Сумма умножится в десятки раз выше прежних заработков. Плюс ко всему: тебя обеспечат транспортом и финансами на покупку нарядов и прочих мелочей.
– В десятки раз? – уточняю немного растерянно. Я не хотела показаться какой-то меркантильной, но исправлять хорошее впечатление не желала. Мне нужны деньги для восстановления здоровья отца, для решения проблем и лучшего будущего. Если мне предлагают хороший заработок, так почему бы и нет?
– Примерно… пять тысяч долларов в месяц. Для начала… – отвечает Соболев, откидываясь на спинку стула.
Услышанное заставляет меня поперхнуться. Такого я не ожидала, ведь всего несколько месяцев такой работы и я смогу собрать нужную сумму, сделать папе операцию и оплатить его реабилитацию. Но и не забывала о том, что ничего не делается безвозмездно, а несколько часов в день с микрофоном не стоят таких денег. И, хотя моя радость была налицо, я все же подавила рвущиеся эмоции и сказала:
– Я подумаю, можно?
– Можно, – усмехнулся Соболев. – До вечера, – ставит границы. – В семь за тобой заедут.
– Но я не могу так! Я должна заранее предупредить начальство, ведь им нужно подыскать еще новую официантку! А, по закону, я должна отработать две недели.
– Ты ничего не должна. Можешь насчет этого не волноваться, я все решу. Будь готова в семь.
– Зачем? – уточняю, потому что не понимала, почему за мной заедут.
– Для обсуждения деталей, – лишь отвечает он.
– Я не знаю. У меня не все время свободно вне зависимости от работы кафе… – пытаюсь объяснить.
– Вот это и обсудим, – обрывает, и я поднимаюсь на ноги. Мужчина резко останавливает меня, обхватив запястье и удержав на месте. – Не спеши!
Я замираю, не сдерживая испуг и дрожь в теле. Опасный коктейль…
– Я не кусаюсь, – повторяет он, скользнув своей огромной ручищей вдоль моей кисти, накрывая мою ладонь. Он легонько сдавливает мою руку, большой палец проходится по внутренней стороне ладони. Ласкает до умопомрачения, и из моего горла вырывается прерывистый вздох.
Вокруг словно все замерло. Были только он и я. Но всего лишь несколько первых секунд… Затем послышались голоса, шаги, скрип половицы… И в мое помутившееся сознание ворвался голос Паши:
