Фу, я же всегда чурался девственниц! На кой тогда это сюда приплел?!
Отчаявшись справиться с собственными мыслями самостоятельно, дергаю ручку двери и направляюсь в просторный зал, смежный с кухней. Включаю телевизор в надежде создать фоновый шум. Опускаюсь на диван. Устало откидываю голову на спинку, прикрывая глаза. Но тут же их распахиваю. Слух безошибочно улавливает тихий голосок, льющийся из кухни:
— Я, похоже, не доварила, — лепечет неуверенно.
— Ешь давай! — ворчит Надежда. — Еще я из-за тебя выслушивать должна от хозяина.
— Простите. Я же не знала...
Хмурюсь, силясь сделать вид, что ничего не слышу.
Телевизор! Упираюсь взглядом в экран и увеличиваю громкость. Деньги. Деньги. Кругом сплошные деньги. Вечный предмет проблем и обсуждений. Люди на что угодно ради них готовы. Предавать, убивать, из шкуры вон лезть, разыгрывая из себя тех, кем на самом деле не являются. Мерзость.
А сам-то далеко ушел?
Уже и забыл, наверно. Когда сбежал пацаном из дома и даже на автобус денег не хватало. Разве не готов был глотки грызть просто за кусок хлеба? И делал вещи, которыми теперь не горжусь.
Это сейчас, имея все, легко рассуждать. Судить. И мерзостью называть. Ты сам когда-то таким же был. И притворялся тем, кем не был, чтобы элементарно выжить.
Вот и она...
Челюсти сводит от непроизвольного возвращения к нежелательным мыслям. Палец сам нащупывает на пульте кнопку. И по мере того, как звук из колонок убавляется, становится различим разговор из кухни.
— Как там ваша дочка? — вежливо любопытствует Аня.
— Нормально, — небрежно бросает Надежда. — Как ей еще быть?
— Вы просто в пятницу говорили, что она приболела.
— Приболела, — довольно резко отзывается домработница. — Потому и не смогла я прийти в выходные. Что ж я, кровиночку свою больную брошу ради чужого дитя?
— Да нет, конечно, — будто оправдываясь, отвечает Аня. — Я просто узнать хотела о ее самочувствии. И все.
— Ты давай доедай быстрее. Мне еще полы тут мыть. Развезла тут грязюку... Тьфу, кофе, что ли?
— Я наелась, — бормочет Аня. — Спасибо.
Слышу, как ножки стула скрипят по полу. Поворачиваю голову, ожидая увидеть крадущуюся девушку в просторном коридоре.
Вот и она. Останавливается. Поворачивается к кухне:
— Теть Надь, — вкрадчиво зовет.
— Ну чего еще?
— Вы, случайно, не знаете, где можно алфавит Брайля раздобыть?
— Так ясно где, в книжном магазине, — недобро усмехается женщина. — А ты неужто читать собралась?
— Хотелось бы, — разочарованно говорит Аня.
— Ты ерундой не занимайся. Вон телевизор пойди с Глебом Виталичем посмотри. Тебе повезло, что такой человек тебя приютил. Вежливой будь, услужливой. Да не наглей.
Почему-то каждый ответ моей обычно приветливой домработницы режет слух. Словно железо по стеклу скрипит. Какой же, интересно, она услужливости от слепой девчонки ждет?
Когда Анюта скрывается за дверью в свою комнату, в раздражении поднимаюсь с дивана и направляюсь в кухню. Вижу почти полную тарелку сухой гречки, оставленной Аней на столе.
— Мне тоже положи, — велю я женщине, что принялась перемывать пол после меня.
— Кого? Гречку? Вы же ее на дух не переносите. Я вам сейчас чего получше сварганю.
— Я хочу гречку, — настаиваю я.
— Как скажете. Тогда хоть свежую сварю. Эта остыла совсем.
— Надежда, ты меня не расслышала? Положи мне эту чертову гречку, — ровным тоном говорю я, однако чувствую, как во мне с каждой секундой нашего невысказанного противостояния нарастает раздражение.
