«У меня самый внимательный и терпеливый фотограф».
Я вижу, какой он внимательный.
Набираю номер Марьяны. И мне плевать, который сейчас час. Долго не берет, но я настойчиво снова и снова набираю ее номер. Стараюсь глубже дышать в раскрытое окно.
— Да, — наконец-то сонно отвечает Марьяна.
— Доброе утро, жена, — не очень доброжелательно произношу я. Пауза.
— Платон, ты в своем уме? Какое утро? Я сплю, — уже возмущённо выдает она.
— Ну что ты, милая, — последнее слово цежу сквозь зубы, — так не рада мне?
— Что происходит? — не понимает она, и меня срывает.
— Слушай, милая, ты вообще охренела?! Что за падаль там тебя лапает?!
Опять пауза, долгая.
— Что, милая, так сразу ничего сочинить не получается? — из меня льется яд. Стараюсь говорить тише, чтобы не разбудить девочек, поэтому больше рычу сквозь зубы.
— Ты о чем? — включает голос невинной овцы.
— Думаешь, если я за тысячу километров, в инвалидном кресле, то до меня ничего не дойдет?! — блефую, делая вид, что знаю больше, чем есть. — Можно наращивать мне рога и хвастаться этим публично?!
Тишина. Марьяна переваривает. Долго.
— Слишком долгая пауза, жена!
— Платон, ты не в себе. Я не знаю, что ты там нарыл, но это все неправда! — срывается на истерические ноты.
— Как же некрасиво ты палишься, Марьяна, — иронично усмехаюсь. Я ведь не знаю ничего, это всего лишь мои догадки, а Марьяна уже в истерике опровергает то, чего я не знаю. Ревную ли я? Как ни странно, нет. Нет яростной ревности. Есть чувство гадливости и брезгливости к этой женщине. Не было раньше такого. Нет, я не девочкой брал ее в жены, но как-то было все равно, у всех есть прошлое. Да и непринципиально было. Хотя мне, дураку, Арон вдалбливал, что Марьяна по натуре распутная. Но нет, меня все устраивало. Устраивало… Если нет любви, непринципиально, что у женщины было до тебя. А сейчас… Люди не меняются, и Марьяна мне только что это доказала. Раньше она была осторожнее, а сейчас расслабилась. Думает, вросла в семью Вертинских.
— Платон, давай я приеду, и мы поговорим. Все не так, как может показаться.
— Какая же ты изворотливая тварь, приедешь – шею сверну! — на эмоциях кидаю я и сбрасываю звонок.
С грохотом ставлю чашку на подоконник. Дышу. Адвокату, что ли, позвонить, пусть готовится к разводу. Пока моя благоверная не начала готовить плацдарм для отступления.
Слышу позади себя шорох, разворачиваюсь. Алиса. Стоит на пороге кухни, мнется. Растерянная. Сонная, волосы разметались по плечам, босая, в пижаме, состоящей из шортиков и маечки на тонких лямочках. Быстро моргает, не зная, куда деть руки, словно ее подловили за подслушиванием. И ведь по глазам вижу, что слышала все. Половину моего разговора так точно.
— Почему не спишь? — меня ещё не отпустило, выходит громко и несдержанно.
— Я за водой пришла. Прости, не знала, что ты здесь… — оправдывается, быстро разворачивается в попытке убежать.
— Стой! — Послушная, замирает. — Ты хотела пить? Пей!
Кивает, идет к раковине, наливает стакан воды.
— Что-то случилось? — спрашивает девочка, с ее плеча медленно сползает лямка, и я зависаю. Поправляет.
— Прости, что?
— Что-то случилось?
— Ничего. Все закономерно, — ухожу от ответа.
— Ты злишься? — идет ко мне, садится рядом на стул, заглядывает в глаза.
— Уже нет, — пытаюсь улыбнуться. Она такая мягкая и нежная с утра, хочется любоваться. И я не отказываю себе, рассматриваю. Наверное, впервые смотрю на Алису настолько откровенно, не как на ребенка.
