– Не всегда, – улыбаюсь я. – Есть обстоятельства, которые бывает сложно обойти.
– Нужно просто осмотреться, подумать и прикинуть варианты.
Внимательно смотрю на него.
– Ты с трудом терпишь мнение не схожее с твоим, да?
– Когда я знаю, что прав, любая попытка убедить меня в обратном нелепа.
– Ты хотел сказать нелеп сам человек, а не его попытки, – улыбаюсь я опустив глаза. – Кажется, твоя работа сделала из тебя человека весьма бескомпромиссного с вот таким чувством собственной важности.
– Ты ошибаешься, – улыбается Максим.
– Разве ты не заметил, что мы постоянно спорим друг с другом?
– Значит не один я бескомпромиссный.
– Разница в том, что я могу промолчать, сделать вид, что не заметила, уступить, в конце концов.
– Ты и промолчать? – хмыкает Максим. – Верится с трудом.
– А ты не можешь, – продолжаю я, не обращая внимания на его веселье. Отправляю в рот кусочек запеченного перца. – Потому что ты такой же холодный и бесчувственный, как твоя любимая тетушка.
– Наш разговор снова вернулся к Саре. Почему? Она ведь тебе не нравится.
– Мне и ты не нравишься, – пожимаю плечами. – Но я сижу здесь, ужинаю с тобой и сдерживаю себя от грубых колкостей в вашу с тетушкой сторону.
Он снова улыбается, а его манящий взгляд ускользает от меня, как песок сквозь пальцы.
– Я знаю, что это не так, Азалия, – говорит Максим, опустив вилку и нож на тарелку. – Я очень даже нравлюсь тебе.
– Очередная самонадеянность.
– Непоколебимая уверенность, – подмигивает он мне. – Не противься чувствам и желаниям.
– Ого! – смеюсь я. – Ты уже и о моих чувствах и желаниях знаешь!
– А что тут не знать? Я тебе нравлюсь, – повторяет он, глядя в мои глаза. – В этом причина твоего раздражения.
Единственное, что я умудряюсь сделать, так это издать короткий и полный накалившихся нервов смешок.
– Расскажи о своей жизни до смерти отца и сестры? – просит Максим после продолжительной паузы. – Пожалуйста.
Долго и упрямо смотрю на него, пытаясь понять, что скрывается за асфальтовыми глазами. И как только у него получается за секунды меняться в лице?
– Моя жизнь была беззаботной и счастливой, – коротко отвечаю я, пряча от него взгляд. – Это всё.
– В чем заключалось счастье?
Не сдерживаюсь. Издаю такой смешок, словно передо мной пятилетний мальчишка, задающий добрые и глупые вопросы.
– В том, что у меня есть семья. Большая, полноценная и тоже счастливая. У меня есть свое пространство для жизни и творчества. Мои мечты осуществимы. Реальность их исполнения – лишь вопрос времени. У меня есть машина, – невольно улыбаюсь я, вспоминая то самое чувство. – Если мне нужно проветрить мозги, я просто сажусь за руль и еду, куда глаза глядят. Никаких гонок и экстремального вождения, просто еду. Спокойно, уверенно и под хорошую музыку. И я позволяю себе быть наивной.
Посмеявшись сама с собой, поднимаю бокал и выпиваю остатки вина. Всего один вопрос, а я уже размякла под натиском добрых, но таких грустных воспоминаний.
– Почему ты сейчас запрещаешь себе быть наивной?
Поднимаю на Максима глаза. Его внимательный и искренне пытающийся понять меня взгляд… подкупает. Он не смеется надо мной, не веселится, не пытается сообразить колкую шуточку. Сейчас Максим будто обнажает передо мной себя. Настоящего. Неподдельного. Человека, умеющего чувствовать многое.
– Потому что с ней невозможно смотреть на мир трезвыми глазами и быть ко всему готовой. В нашем доме живут четыре женщины, – усмехаюсь я. – Кому-то нужно оставаться серьезнее и хотя бы стараться быть прагматичнее. С последним, правда, у меня беда.
