Бориска мчался.
Пробегая шалаш, он уловил детские голоса.
Он остановился и стал прислушиваться, стараясь усмирить взбаламученное гонкой сердце.
Он уже было подумал, что ему почудилось, и надо поскорее уносить ноги, пока некий Бобров не выбрался из своего укрытия, как вновь услышал голоса детей.
«Они там!» – ужаснулся Бориска.
Был полдень. Воздух колыхался от восходящих потоков и звенел кузнечиками. Кукуруза была высока, неколебима.
Мальчик уже был готов войти в неё, когда голоса сменил шелест – сквозь кукурузные ряды кто-то пробирался к дороге.
Бориска насторожился.
– О, привет, Бориска!
– Катя сказала, что ты в Житнино.
Это были Митя и Саша.
– Я как раз оттуда, – сказал Бориска и заглянул им за спины. Он ожидал, что вот-вот появится тот, кто заставил его срочно возвращаться в Тумачи. Но никого не было. – Вы одни?
– Катя не пошла с нами, – сказал Саша. – Она, как узнала, куда мы собираемся, заартачилась, что-то залепетала. Мы так и не поняли, что почём и зачем. И вообще, она сегодня какая-то чудная.
– А где Любочка? – спросил Бориска.
– Дома. Тебя поджидает.
– А мужик? – Бориска напрягся, представляя себе, что тот наблюдает за ними и слышит разговор.
– А его нет! – Митя развёл руки. – Мы думали узнать, может, ему что нужно? А его след простыл.
– Как это так? – Бориска не поверил, что вот так вот вдруг всё уже могло закончиться. – Совсем?
– Совсем. Все шмотки забрал. Как не было.
– Надо же, – сказал Бориска. – Может быть, он просто отошёл?
– А кто его знает, – отозвался Саша, – может, вернётся. Мы решили заглянуть позже, проверить.
– Да-да. – Бориска озирался, высматривая признаки скрытого от них наблюдателя – этого маленького мужичка-вруна. – Не забудьте про меня, я тоже пойду.
– Пойдём, – согласился Саша и зачем-то оглянулся. – Мы сегодня не утерпели, – добавил он. – Мы не пошли бы без тебя…
– Если бы ты был дома, – закончил за него Митя.
– Хорошо, уговорились, – сказал Бориска. – Вернёмся через три-четыре часа?
– Наверно, – сказал Саша.
– Кто его знает. – Митя в упор, не мигая, смотрел на Бориску, поблёскивая линзами очков в поломанной толстой оправе.
Три мальчика медленно пошли по просёлку к своей скромной деревушке, затерянной среди полей.
День таял в непривычной мирной обстановке.
Дети скучали, изнывая от зноя.
Время тянулось медленно, сонно.
О мужике они не говорили, но каждый неустанно о нём думал.
В первом часу дня на самосвале приехал отец Мити, Николай Анатольевич Потапов, на обед, а заодно, чтобы отвезти на реку дочь и жену. А Мите надлежало напоить и накормить живность: две свиньи, выпущенных в вольер, одного бычка, пасущегося на привязи за огородом, на скромном лужке, устоявшем перед натиском бескрайних полей, и два десятка кур, бродящих там, где им вздумается.
Отец Мити был с упёртым, скверным характером, требовательный и порой злой. В зависимости от сезона и возникшей необходимости он пересаживался за баранку или брался за рычаги любой фермерской самодвижущейся техники: грузовики, комбайны, косилки, тракторы, бульдозеры и так далее. По специфике своей работы, от личного немалого подворья, от жития на отшибе, наличия двух детей и калечной жены, он часто воздерживался от выпивки, что не редко выводило его из равновесия, ввергая в злобу. В такие моменты лучше было не задевать его и исполнять любые капризы. Но до рукоприкладства дело никогда не доходило: только тычки да затрещины с понуканиями, назиданиями, выговорами, да и то всё более по хозяйственным вопросам, по неисполненному или попорченному домашнему делу.
