– Надо же, – проговорил дяденька и отступил за шалаш, тем самым выдвигая на передний край малюсенькую девочку Любашу.
Появившегося Бориску Любаша встретила приветливой улыбкой.
«Милое дитя, – в который уже раз подумал мальчик. – Такое беззащитное».
– Вот ты где. Я так и знал, что ты где-нибудь здесь, – сказал Бориска и тут же переключил внимание на незнакомца. – Здравствуйте! – сказал он. – Вы кто?
Незнакомец произвёл на Бориску очень неприятное впечатление. Во-первых, мужчина был до безобразия грязен. Во-вторых, одежда, помимо грязи, была незначительно, но подрана в нескольких местах. В-третьих, был он не выше метра шестидесяти, да и то, если хорошенько выпрямится, то есть мал ростом, но крепкий, плотный, широкоплечий – коренастый, – жилы и вены так и выпирали на его смуглой, словно обожжённой неумеренным количеством солнца, сухой, как бы обветренной или истерзанной морозами, коже. В-четвёртых, руки у него были непропорционально длинными: они неловко болтались вдоль туловища, – а ноги – коротки и, как у младенца или кавалериста, расклячены – колесом, – такой своеобразный нелепый медвежонок. В-пятых, у него был плохой – тяжёлый, неприятный, свербящий – взгляд глубоко посаженных маленьких чёрных глазок, а над ними нависали массивные надбровные дуги – волос на них дыбился и кустился, а лоб – низок и круто скошен от линии волос, которые были черны, толсты, жирны и прямы. В-шестых, нос был вздёрнут, он выпирал маленькой пуговкой или кнопочкой, уши – маленькие, мясистые, рот – широкий, с плотно сжатыми тонкими губами – две бледно-синие струны, выгнутые опавшим усом, а подбородок выдавался вперёд скромным клинышком.
Мужчина вроде как улыбнулся, возможно, приветствуя пришедшего, и эта улыбка очень походила на оскал. К тому же она обнажила его редкие мелкие зубы, среди которых один резец, точнёхонько посерёдке и сверху, был наполовину косо сломан, два зуба внизу – вовсе отсутствовало, а ещё два в верхнем ряду справа – сверкало на солнце золотом. Всё это усугубило первое впечатление и вызвало в памяти образ обезьянки макаки.
Бориску потянуло сказать: «Не щерься!»
На вид ему было около сорока лет.
Ничего хорошего мужик не предвещал и уж подавно – не обещал. Но Бориска не торопился судить о человеке по внешности, при этом не забывая о предосторожностях. «Всегда будь начеку, – не раз поучал его отец, оставляя Бориса одного в доме на долгие недели, – не доверяй глазам и разуму. Смотри вглубь, вслушивайся. Слушай и себя, и чужого, что тот чувствует, что думает, что подразумевает».
На левой щеке и на шее мужчины было несколько поверхностных длинных царапин, будто стегануло веткой, и не раз. Руки – также ободраны. Повыше мочки левого уха – сгусток крови. На лбу – кровоподтёк. Ноги стоптаны до многочисленных волдырей (мужчина был бос), а большие пальцы перевязаны тряпицей, и ей же перебинтована середина правой стопы. На груди синели наколки: из-под рубахи выглядывали купола с крестами и подмигивала простоволосая мягкая девица. На нём были настоящие джинсы и высококачественная тёмно-коричневая рубашка с высоко закатанными рукавами. Кремовый пиджак из льна и буро-красные туфли на высоком каблуке валялись в глубине шалаша. Небольшое пузико обтягивал жёлтый ремень из кожи с внушительной пряжкой-бляхой, на которой был изображён орёл.
– Здарово, пацанёнок! – весело сказал мужчина и пошёл к мальчику.
