Сверхэкономный режим кормления скота сеном к XVIII в. был уже давней традицией и стал нормой. Так в 1592 г. в Иосифо-Волоколамском монастыре на корову расходовали за зиму 34,5 пуда сена, на овцу – 42 пуда и на лошадь – 78 пудов. А через два года норма кормления скота сеном была снижена в монастыре в два раза. Таким образом, скот на протяжении веков получал сена в 2,7—3,5 раза меньше полной нормы. И это происходило не только потому, что мало заготавливалось сена, в том же Иосифо-Волоколамском монастыре в 1592 и 1594 годах сено шло на самые различные нужды обширного хозяйства, а часть его даже продавалась. Просто так было уже принято. За века выработались нормы кормления скота и, заготовленное сверх обычного сено, не скармливалось скоту, а использовалось на другие нужды и продавалось.
Острая нехватка сена приводила к тому, что основой кормовой базы скота у крестьянина и у барина была солома. Практически урожай зерновых культур оценивался двояко: какова солома и каково зерно. В хозяйственной терминологии документов были даже специальные термины «ужин» и «умолот». Первый относился к соломе, а второй к зерну. Но солома была кормом, лишённым витаминов, малопитательным, вредным для животных. Наиболее грубая и тяжёлая пища – ржаная солома.
Кормление скота соломой крестьянин считал нормой, мало того, заготавливая на одно тягло более 300 пудов сена, мог «излишки» его и продать. Особенно часто сено продавали там, где было много заливных лугов и укосы на них достигали 200—250 пудов с десятины. Но мест, где достаточное количество сена вело к товарному животноводству, почти не было.
Отношение к сену как к роскоши, без которой можно и обойтись, весьма глубоко укоренилось в сознании русского человека. Например, видный хозяйственный деятель XVIII в. хорошо образованный В. Н. Татищев искренне полагал, что «скотина ж без всякой нужды без лугов продовольствоваться может одним полевым кормом», то есть соломой, ухвостьем, мякиной и т. п.
Не всегда хватало и соломы. В тяжёлые годы даже в дворцовом хозяйстве обычной рабочей лошади давали лишь 46—49% полагающегося рациона соломой, хотя основной корм (сено) был в величайшем дефиците (20 пудов на голову на 7 месяцев).
Российские лошади по существу были лишены такого корма, как овёс. В Англии, например, в конце XVIII в. рабочая лошадь получала в год 120—130 пудов, в день по 5,7 кг. В России же по таким нормам кормили только породистых рысаков, ездовых лошадей в барских хозяйствах (98,2 пуда), остальные получали по 28,6 пудов.
Естественно, что крестьянские лошади были мелкими, слабосильными, а весной буквально падали от бескормицы. В помещичьих инструкциях XVIII в. это находит прямое отражение (лошади, «весною от бескормицы тощи и малосильны»). Для русского крестьянина ранний весенний сев всегда составлял трудную проблему: надо сеять, а лошадь еле стоит на ногах. Только побывав на подножном корму, животное становилось пригодным к пахоте (или в результате усиленного кормления накануне весенних работ). А время упущено: поздний сев ставил урожай (особенно овса) под угрозу от ранних осенних заморозков. Кроме того, резкий переход к зелёному корму нередко вызывал у лошади болезни. Подобное положение сохранилось в XIX – начале XX в. Недаром уже в 1870-е годы в центральных районах России число безлошадных хозяйств достигало четверти всех крестьянских дворов, а к 1912 г. в 50 губерниях страны насчитывалось до 31% безлошадных хозяйств. Число же безлошадных и однолошадных достигало в конце XIX – начале XX вв. 55—64% всех дворов.
