Содержимое желудка оказалось менее разбавленным, чем она ожидала, – жертва выпила больше вина, чем воды. Будь Виктория Стайн в сознании, во время утопления она проглотила бы много воды во время борьбы за жизнь.
Итак, ее напоили. Возможно, сначала подмешали наркотики, а затем уже утопили.
Завершив осмотр, Шварцман ополоснула тело водой, готовя его к отправке в похоронное бюро, и внимательно посмотрела на то, что осталось. Тихое задумчивое лицо над Y-образным разрезом, творением рук самой Анны. Настенные часы показывали почти шесть вечера. Усталость от недосыпа острыми когтями впилась ей в шею и плечи. Она позвонит Хэлу и сообщит результаты по дороге домой.
В кармане зазвонил мобильник. Судмедэксперт сняла перчатки и вытащила телефон.
– Шварцман.
– Это Аннабель Шварцман? – спросил веселый голос. Анна мгновенно пожалела, что ответила.
– Это я.
– Это Кэсси, из офиса доктора Хан. Радиология прислала результаты вашей последней маммограммы.
Слово радиология привлекло ее внимание.
– Да?
– Они хотели бы взглянуть еще раз. Вы не могли бы прийти завтра утром? У нас есть свободное время в восемь сорок пять.
Они хотят, чтобы она приехала к ним снова. Завтра.
– И что там не так?
– Простите?
– Что обнаружила радиология, что они должны взглянуть еще раз?
– А! – воскликнула Кэсси, с явно наигранной бодростью. – Просто на снимках видна некоторая асимметрия.
– Асимметрия, – повторила Шварцман. – Это означает лишь то, что ткань отличается от предыдущего раза.
Ее опыт онкологических заболеваний ограничивался медицинским факультетом и ординатурой. Слишком давно.
– И часто это бывает?
– Бывает, – сказала медсестра. Анна мгновенно почувствовала на другом конце провода наигранный оптимизм.
– И тогда маммографию делают еще раз?
– Да. И наверное, УЗИ тоже… Значит, восемь сорок пять вам подойдет, мисс Шварцман?
– Да. Я приеду.
– Прекрасно. И помните – не пользуйтесь дезодорантом, так как он может мешать сканированию.
– Хорошо.
Анна положила трубку, и ее взгляд вернулся к Виктории Стайн, лежащей на прозекторском столе.
Лаванда. Зачем топить ее в лавандовой воде?
Но эту мысль сразу вытеснила другая. Врач хотел сделать еще одну маммографию. «Ничего страшного, – сказала она себе. – Просто асимметрия».
На ночь она выбросит это из головы. Примет горячую ванну и крепко уснет. И проспит двенадцать или четырнадцать часов. Или все двадцать. А может, и целый день.
Даже не считая того, что на утро был запланирован визит к врачу, Анна не могла спать позже семи часов, сколь усталой она ни была. Ее тело всегда будило ее.
Проснуться первой – эта тактика помогала ей сохранить мир со Спенсером. Несмотря на то что бывший игнорировал ее желание работать, он всегда страшно злился, если вставал раньше нее. Шварцман спала с будильником под подушкой, чтобы его звон не разбудил Спенсера. Будильник всегда был поставлен на семь часов, чтобы она успела встать, одеться и приготовить кофе, прежде чем он сам встанет в семь тридцать. Даже по выходным, когда Спенсер часто спал до девяти, Анна вставала рано, опасаясь, что единственный день, когда она позволит себе понежиться в постели, окажется тем единственным днем, когда он проснется рано.
Мысль о том, что она может проваляться в постели двенадцать часов, раньше казалась настоящей свободой.
Теперь свободы не было ни в чем.
