«Но это же фальшивка, – подумал Штирлиц. – Дагмар присылала мне телеграммы из Швеции».
Он достал из конверта еще одну фотографию: Дагмар в морге, с номерком на ноге; вспышки магния холодно отражаются в белом кафеле; бесстрастные лица полицейских; рядом с ними два человека в строгих черных костюмах.
– А это кто? – спросил Штирлиц, ткнув в черных пальцем.
– Толстый – германский консул фон Рибау. Второго не знаю… Рибау полагает, что этот человек из резидентуры вашего посольства, то, что немец, не сомневается. Мы его ищем. Найдем, это точно.
– Рибау подтвердил свои слова под присягой?
– По поводу чего?
– По поводу смерти фрау Фрайтаг.
– Посмотрите внимательно все документы, там есть заключение шведов. Мы были уверены, что вы захотите получить этот документ.
– Почему?
– Потому что я собрал на вас кое-какую информацию.
– Где она?
– В нашем досье. Хотите посмотреть?
– Естественно.
– Ладно, кое-что покажем. Ну, я жду ответа.
Штирлиц поднялся с дивана, подошел к умывальнику, ополоснул лицо, чувствуя омерзительный запах хлорки (водопровод ни к черту, трубы старые, а испанцы боятся инфекций, – память о чуме живуча, нет ничего страшнее массового мора или голода, потому что толпа становится неуправляемой), травят микробов, а потом глаза; растер лицо полотенцем, аккуратно повесил его на крючок, вернулся к дивану, сел, забросив ногу на ногу, и сказал;
– Меня подобрал на дороге работник вашего ИТТ мистер Кемп.
– Американец?
– Он представился немцем. Может, натурализовавшийся немец, не знаю. Вам проверить легче, чем мне.
– Мы проверим. Что он от вас хотел?
– Того же, чего и вы. Честности и моей дружбы.
– Я вашей дружбы не хочу. Я ею брезгую, простите за откровенность. Я очень не люблю нацистов, но мне поручили встретиться с вами, накормить вас обедом и поговорить обо всех ваших прежних знакомых.
– Зачем вы показали мне эти фальшивки? – спросил Штирлиц, кивнув на фотографии и заявление консула; посмотрев, он неловко бросил их на стол, они рассыпались, лежали веером, как новенькие игральные карты.
– Чтоб вы знали, как вас ищут. Я-то бы вас выдал трибуналу, честное слово, но мои шефы считают возможным использовать вас в качестве рассказчика… Они хотят услышать ваши рассказы о былом, понимаете?
– Понимаю.
– Если вы не согласитесь, пенять придется на себя.
– Выдадите трибуналу?
– После нашего разговора, – если он будет носить вербовочый характер – это уже невозможно.
– Что же тогда делать? Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой?
– Что, что?
– Есть такая сказочка про бедного зайца, ее хорошо перевели на немецкий, а я постарался дословно пересказать на вашем языке…
– Дословно – не получится. В дословном переводе отсутствует личное начало, а без личности любое дело обречено на гибель.
– Верно.
– Что вам предлагал Кемп?
– Предлагал работу в ИТТ.
– В качестве кого?
– Переводчика.
– Хм… странно… Кто он такой?
Если у Кемпа воткнута аппаратура прослушивания, подумал Штирлиц, они будут иметь расшифрованный разговор к девяти утра, ребята умеют ценить время. Если же у него дома чисто, тогда мне невыгодно говорить все; две силы – не одна, есть возможность маневра, если только он не продолжает игру, заранее проговоренную с тем же Кемпом.
– Немец. Как я. Вроде бы инженер…
– Давно он здесь?
– Спросите в ИТТ, возможно, он мне все врал.
– В ИТТ мы спросим конечно же, только вот что странно: работу переводчика на этой фирме должен был предложить вам я, а никакой не Кемп. Где тут у вас телефон? У деда?
