Меняются времена, меняются люди…
Впрочем, все же времена меняются гораздо быстрее человеческих привычек. Взять хотя бы прошедший год – насколько он стал для Человечества революционным. Обрести наконец во Вселенной братьев по разуму – могучих друзей и защитников! Но разве истовое поклонение, с которым землекоп относится к ним, чем-то отличается от поклонения, с каким аборигены Нового Света боготворили высадившихся на берег европейцев?
Времена другие, люди все те же.
Землекоп, на свою беду, не ведает, что миротворцы-юпитерианцы медленно, но верно ведут Человечество к новому Содому, только теперь в глобальных масштабах. А в чем же, по мнению юпитерианцев, заключается вина Человечества? Да примерно в том же, в чем и у крыловского ягненка: само присутствие Человечества на Земле – один его большой и не подлежащий искуплению грех…
Не хотелось именно в этот момент – момент знакомства с живописным городом – думать о плохом, но все мысли Мефодия так или иначе возвращались к одной теме. Да и как было к ней не возвращаться? Останься сегодня на планете все как есть, и сколько еще простоит здесь эта древняя красота, прежде чем исчезнет под натиском юпитерианских полчищ?
Год? Несколько лет?
Может быть, но точно не века…
– Ну вот и настроился на нужный лад! – нарушил молчание Гавриил, уловив невеселые раздумья сидящего напротив акселерата. – А посему, если не возражаешь, переходим к работе.
– Хотел отпроситься у вас на полдня побродить по музеям, – сказал Мефодий, допивая кофе. – Я ведь бывший художник. Страсть как тянет взглянуть на полотна Матисса… Но так понимаю, что уже не успею.
– Да, время поджимает, – подтвердила Пенелопа и с грустью добавила: – К сожалению, не могу пообещать, что ты сможешь взглянуть на Матисса после работы. Но, может, когда-нибудь в будущем.
– Значит, у меня в жизни появилась еще одна цель – дожить до этого будущего, – так же невесело заметил Мефодий и откинулся на плетеную спинку креслица. – Ладно, господа-родители, выкладывайте.
– Он что, всегда такой беспардонный со смотрителями? – поинтересовалась Пенелопа у Гавриила.
– У кого стажировался, от того и нахватался, – пояснил тот.
– Я, кажется, догадываюсь, у кого.
– Совершенно верно, у него самого. Каюсь, моя вина: надо было сразу не давать им обоим спуску, да теперь уже поздно. А впрочем, разве это помогло бы? Некоторым просвещенным хоть каждый день дисциплинарные взыскания навешивай, все равно – что в лоб, что по лбу.
– Это точно!
Со стороны Гавриил и Пенелопа смахивали на пожилую супружескую чету, приехавшую на Ривьеру отдыхать. Неспешно бродят по улочкам, осматривают достопримечательности, беседуют… От Мефодия не ускользнуло, что смотрители обращались друг к другу хоть и на «вы», но без обязательного «смотритель», а просто по имени. Таких дружеских отношений между высшими представителями Человечества акселерату наблюдать еще не доводилось, а потому он решил присмотреться к этой занимательной парочке получше.
– Видишь здание напротив и чуть левее тебя? – спросила Пенелопа Мефодия и одними глазами указала в нужном направлении. Точно так же – не поворачивая головы – Мефодий скосил взгляд влево и осмотрел объект.
Обычный для малоэтажной Старой Ниццы дом – крытая красной черепицей крыша, неброский фронтон, три этажа, фигурные решетки на окнах и деревянная парадная дверь с огромной литой ручкой. На стоянке возле дома несколько современных машин. Рядом с дверью бронзовая табличка.
