Молча отворачиваюсь к окну, а он делает музыку громче, словно погружаясь в свои мысли. Я ему благодарна за молчание, просто потому что сама не знаю, как с ним поддерживать разговор.
— Тебе нравится учиться на юриста? – неожиданно спрашивает Иван, когда мы, к моему разочарованию, оказываемся в небольшой пробке.
— Не особо.
— Почему?
— Скорее всего, это не то, чем бы я хотела заниматься, больше каприз родителей. Но выхода у меня как такового не было, пришлось подчиниться, чтобы в будущем иметь хоть какой-то диплом, — пожимая плечами, отвечаю я.
Перспектива застрять с ним в замкнутом пространстве на неопределенное время, не особо радует, но не молчать же в самом деле? Да и потом, я же обещала деканату, что расскажу новому куратору о группе, о студентах, поэтому начну с себя. Какая разница, где это все рассказывать?
— Ты не производишь впечатление такой безнадеги, как только что себя охарактеризовала, — Колесников пользуется моментом и впивается в мое лицо взглядом.
Боже, почему я такси не вызвала? Это тот момент, когда такое красивое лицо, а что не скажет — все не в масть. Меня бесит уже его компания. Мозг кричит дать ему по голове, а сердце выстукивает гимн какой-то африканской страны.
Безнадега? Он серьезно?
— Что вы имеете в виду? Я вообще никак себя не охарактеризовала. Просто рассказала, что идея учиться на юриста принадлежит не мне, а моим родителям. Из этих слов, вы никак не можете сделать обо мне определенные выводы.
— Ошибаешься, Принцесса, — он снова называет меня так и мое тело прямо подбрасывает на сидении. – Выводов я, конечно, никаких не делал, но ты показала, что у тебя не было своей точки зрения, когда ты заканчивала школу. Ты подчинилась воле родителей, когда сама могла выбрать, куда пойти учиться. Это говорит о тебе уже то, что ты покладистая и очень мягкая, раз не можешь дать отпор. Или просто удобная.
У него настолько довольный вид, словно он гордится моим удачно составленным психологическим портретом.
— Я не говорю, что нужно было сбегать из дома, но, по крайней мере, стоило поделиться своими соображениями с родителями и настоять на своем, – все никак не может остановиться Колесников.
— Вы так говорите, будто я не пыталась, — обиженно отвечаю. Ненавижу, когда посторонние люди делают умозаключение обо мне и моей жизни.
— А ты пыталась?
Конечно, я не пыталась. Мне сказали – я сделала. Но объяснять это кому-либо, особенно незнакомому человеку, мне не хотелось.
— И не раз пыталась, — вру я. – Просто им было трудно, что-либо доказать.
— Разумеется, я верю, — притворно говорит Иван Юрьевич, пряча улыбку.
Не знаю, какие у него отношения с родителями, но его не было там, когда папа с гордостью всем рассказывал, что его дети студенты лучших ВУЗов страны. Я не могла ему перечить, в нашей семье, все решал он, хоть я и ругалась с ним, но на самом деле, шансы сводились к нулю. Мои предложения никак не рассматривались, и даже насмехались, поэтому я сдала позиции и решила, что получу диплом, а потом буду делать, что захочу.
— А вы? Вы сразу хотели стать преподавателем? — у меня нет желания копаться в себе, поэтому перевожу стрелки на него.
— Нет, — Колесников перестраивается в другой ряд и сосредотачивается на дороге. — Я хотел боксировать когда-то, это была моя мечта, но мой дед привил мне любовь к международным отношениям и иностранным языкам. Хотелось, пойти по его стопам и работать мозгами, а не кулаками.
