Электрические киты - страница 3

Как вы поняли, моей коронной фишкой на занятиях по зарубежной литературе было умение перетасовывать героев. Я просто менял мотивации персонажей, переворачивал их судьбы, придумывал… какие-то ходы… честно, я хотел только посмеяться. Но преподаватели меня выделили и сказали, что я буду писателем. Это вторая хрень, которая испортила мне жизнь. Согласитесь, намного прикольнее быть айтишником или каким-нибудь там, в жопу, маркетологом. Ты хотя бы понимаешь, что тебе нужно куда-то пойти, сделать какую-то работу и получить за это гонорар. Но блин… писателю даже пойти некуда. Только впутаться в какую-нибудь авантюру, чтобы потом о ней написать.

Вот так, спасибо вам большое, дорогие преподаватели, за то, что направили меня на хождение по тонкому льду жизни и потом еще выперли за то, что я завалил первый экзамен и не явился на второй. И все из-за какой-то паршивой фразы. Как будто это был тайный шифр, который должен был уничтожить мою прежнюю жизнь.

Я сейчас в институте. В одном мире слышу, как каркает ворона, а в другом слышу музыку. Слышу, как весь этот абсурд вокруг меня превращается в рок-концерт:

Отца нашли на даче. Он лежал на залитой солнцем грядке с тюльпанами, которые выращивал. «Причина смерти – несчастный случай», – сказала мать. И все. Больше ничего. Сколько я ни спрашивал, Ма так и не ответила…

– Вы же все равно разведены…

– И что? Тебе пока рано знать некоторые вещи.

– Какие… вещи? Мне уже девятнадцать лет.

– Сейчас взрослеют в тридцать пять. Время сдвинулось.

Что я хотел сделать больше всего в ту минуту? Я хотел закричать. Прямо на этом гребаном филфаке. Заорать так, чтобы вылетели все окна, чтобы все преподаватели закрыли уши от этого крика или у них лопнули перепонки. Но мой голос, как и в другие минуты, пропал. Я съел свой язык точно так же, как когда-то проглотил говяжий. Я проткнул горло спицей. Я вылетал из непристегнутого кресла в ночь. Я падал во тьму. Глотал воздух ртом. И смотрел вверх на поверхность. На толщу воды, за который был кислород.

Если вы хотите узнать, какая Лана из себя, то я бы описал ее так: девушка со светло-русыми волосами в легком платье. Она танцует в падающих на нее цветах и изъясняется поэтичными метафорами. По крайней мере, на тот момент я знал ее именно такой: аватарка с цветочным венком на лугу, три-четыре фотки и ее стихи – подражание Уолту Уитмену.

Мы познакомились с ней на поэтическом онлайн-марафоне, а потом она скинула мне свой профиль на «Проза. ру». И мы начали переписываться. Она жила в Минске. Вроде бы недалеко, но иногда и человек из соседнего подъезда дальше, чем луна. Что ж, скажу честно, я думал, что люблю ее. Скажу больше, она была моей музой.

«Я хочу умереть», – написала она мне.

«Класс, знаешь, ты не одинока».

«Да я не об этом, дурак…»

Сложно сказать, был ли кто-нибудь ближе, чем она. Иногда чат, в котором мы сидели часами, рассказы и стихи, которыми делились, были более реальными, чем сама жизнь. Она приходила ко мне во сне, встречала приветствием в мессенджере, когда я просыпался. Иногда мы оставляли окна в зуме открытыми, когда делали домашку, обедали, спали. Это как раз и был настоящий параллельный мир: в этом я могу все потрогать: стол, стул, институт, метро, фалафель в вегетарианском кафе. Но оно все пресное. А в зуме живет Лана. Она меня понимает. Она светится. Она теплая и живая.