Элен & Эльза - страница 4

Август Остерманн, директор школы, бывал в нем нечасто. Вся эта суета, по его мнению, эта светская жизнь, педагогическая карьера и прочее – всё это было недостойно его внимания совершенно. Успех – он и есть успех, в чистом виде, и в случае господина Остерманна – это высокая должность и достойное жалование. Линия жизни, нащупанная больше двадцати лет назад, оказалась верна, и это уже практически доказано. Он – уважаемый гражданин зоны «К», ему ведут своих деток лучшие люди города, а его балетная школа известна своими выпускниками в самом Сити. Его кабинет был богато меблирован, но это было сделано весьма искусно и не вычурно – не те времена, знаете ли.

– Разрешите войти, господин Остерманн?

– А, Элен, деточка, да, конечно, – обер-танцмейстер оторвал глаза от монитора ноутбука, на котором набирал вечернюю речь для бала.

– Я рада, что застала Вас, – Элен, слегка присев, прошмыгнула в кабинет. Как заправский фокусник, она ловко вывернула сумку на кожаный диван и достала из бумажной обертки одну пару пуант. Бережно взяв их в руки, она торжественно показала их директору.

– Это, безусловно, прелестно, – Август прищурился и придирчиво осмотрел обувь. Но придраться было действительно не к чему: телесного цвета атлас лежал ровно, без морщин. Носок был словно вырубленный из мрамора, геометрически ровный и правильный, тесьма была самым тщательным образом выглажена.

– Надеюсь, цена не подросла… – сухо заметил он.

– Никоим образом! – Элен начала пунцоветь. Они оба прекрасно знали, какова стоимость её работы. Здесь.

– Прекрасно, деточка, прекрасно. Как там господин Раух? Давно не видел его. Передайте, что он в очередной раз превзошел себя, – слишком многозначительно изрек обер-танцмейстер, подошел к письменному столу, открыл ящик, достал пару банкнот и протянул Элен.

– Огромное спасибо, господин Остерманн, – с легким поклоном она взяла деньги и пошла к выходу. И каждый раз, приходя в кабинет директора балетной школы, Элен ловила себя на мысли, что надо бы, набравшись храбрости, сесть за стол напротив директора, взглянуть на него исподлобья и, немного понизив голос и слегка насупив брови, уверенно так заявить, мол, доколе? Но вид дорогой строгой мебели, а может, запах всегда изысканного парфюма, а может, что-то еще – все это ежесекундно вводило её в легкий ступор и благоговейный трепет, после чего лишь оставалось улыбаться и неловко расшаркиваться. Ну и черт с ним, Эльза должна танцевать, и ничто не помешает этому. Ни грабительская цена, которую платит балетная школа за обувь, ни чувство унижения, которое каждый раз после встреч с Остерманном навещало и грызло Элен изнутри. Никто и ничто.

Вечера в Городе № 18 не сулят ничего хорошего. Но и плохого тоже ничего не предвещают. Город был откровенно скучен. Это до формирования Республики можно было, как повествуется в школьных учебниках, столкнуться с пресловутыми проявлениями жестокости и насилия на улицах. Последние лет пятьдесят, особенно с введением идентификационных нарукавных нашивок, преступность постепенно сошла на нет. Просматривалось всё и вся. Каждый сантиметр городской земли.

Около балетной школы было весьма оживленно, у входа курили молодые офицеры в парадном, шмыгали туда-сюда хихикающие балеринки и слушательницы литературных курсов. Народ прибывал. В фойе играл квартет, был накрыт небольшой фуршетный стол, стояли весьма ухоженного вида граждане и вели негромкие беседы между собой. В этой толпе выделялись два персонажа: безусловно, сам Август Остерманн, директор заведения, особенно своим прекрасно сшитым костюмом и непривычно ярким в этих краях галстуком. Второго человека до этого дня не видел никто в городе – а ведь это был сам Людвиг Кох, худрук Генерального театра Города № 1, гений, обожаемый дамами и обласканный властью. Его постановки украшали все основные сцены Республики, ни один государственный праздник или громкий юбилей не обошелся без магии его рук и таланта. Мало кто из его современников мог бы похвастать подобной плодовитостью, и Августу, откровенно говоря, немалых сил далось пригласить творца такого масштаба на свой бал. Он сиял и был неимоверно вежлив в обществе Коха.