Которая, надо полагать, в конечном итоге и сгубила заведение.
- Они договаривались о встрече… я читала письма. Точнее Людочка читала их мне. И я завидовала тогда любви. Нам казалось, что вот оно, то самое… и когда она попросила пойти с ней в город, я не отказала. Сперва прогулки были вполне невинны. Разве что встречались они в местах таких… уединенных. Но нам казалось, что это – исключительно от заботы о репутации Людочки. Он ведь не желает скомпрометировать её или навлечь гнев мадам. Все же, появись Людочка со своим… воздыхателем, скажем, в кофейне, мадам узнала бы о том сразу. А вот закоулки старого парка. Пруд подле мельницы… пикники на свежем воздухе, благо, осень выдалась теплой. Беседы. Ничего-то непристойного… точнее я научилась отходить в сторону и отворачиваться. Поцелуи… о них в книгах писали. А вот об ином – нет. Однажды Людочка попросила меня солгать. Сказать, что мы будем с ней в библиотеке… мы ведь там часто бывали. И я солгала… мне казалось, что я делаю доброе дело. Помогаю влюбленным воссоединиться. А сказать кому-то, донести… это предательство и даже хуже!
Княгиня сделала глоток.
А Кошкин подтянул к себе блин. Сладковатый, тонкий и кружевной, с узором из темных прожилок да хрустящим краем.
Идеальный в общем-то.
- Встречи продолжались. Даже когда началась учеба. Уже не в парке, само собой, но мы находили предлоги. Да и… учениц стало больше, наставниц – меньше. А мы всегда были на хорошем счету, даже помогали с младшими. Так что никто особо и не следил. Я с нетерпением ждала, когда же Людочка объявит о помолвке.
- Не объявила?
- Произошло то, что должно было произойти…
Кошкин приподнял бровь. Нет, он догадывался о последствиях, но этих последствий вполне можно было избежать. Амулеты, препятствующие наступлению беременности, не вчера появились. И даже не позавчера.
- Мы с Людочкой мало понимали в… подобных вопросах, - матушка смутилась. – Однако… вскоре… проблема стала весьма заметна окружающим.
И случился скандал.
- И случился скандал, - повторила вслух матушка. – Изрядный… сперва мадам, как понимаю, надеялась замять историю, поскольку та могла ударить по репутации пансиона. Людочку вызвали в кабинет. Затем и меня. Я видела её, плачущую. Хмурую мадам, которая впервые на моей памяти повысила голос… нас расспрашивали. Правильнее было бы сказать, что допрашивали. Заперли… были у нас комнаты для провинившихся. И там я провела следующие несколько дней. Затем, помню, опять кабинет мадам. Моих родителей. Людочкиного отца… её матушка умерла, когда Людочка была еще маленькой. Снова вопросы. Расспросы. Мне еще тогда думалось, что все образуется. Что… там же любовь. Большая. И все преодолеет. В книгах любовь всегда преодолевала любые трудности и преграды. А тут даже… нет, Людочка упоминала, что отец её договорился о помолвке с кем-то, но это же пустяки.
Матушка чуть сморщилась.
- Молчишь?
- Ем, - ответил Кошкин, на всякий случай запихивая в рот сложенный вчетверо блин, что было, несомненно, не слишком воспитанно, зато точно избавляло от необходимости отвечать. – Свадьбы, как понимаю, не получилось?
Говорить с набитым ртом было неудобно. И Кошкин захлебнул блин чаем.
Хорошая кружка.
И чай из нее чудо до чего хорош. Не зря она ему так глянулась.
- Не получилось, - вздохнула матушка. – Выяснилось, что этот молодой человек имеет совершенно другие жизненные планы.
