Поэтому я кашлянул и, понимая всю ответственность перед истиной, стал говорить только правду и ничего, кроме правды.
– На мой взгляд, уважаемый Лаваиль-Дар, ты только не обижайся, но твои стихи просто прекрасны! Это лучшее, что я слышал в своей жизни! Ни одна эльфийка, услышав эти вирши, не сможет устоять перед обаянием того, чьи уста принесли в бренный мир прекрасной Эллирры эти сказочные и неимоверно волшебные истины. Величайший слог, который ты сумел дать миру…
Но договорить я не успел.
– Что? Так плохо? – прервал меня коронер, сглотнув. Похоже, влить елея в его уши у меня не получилось.
– Ну, – прервался я, почесав затылок, – не то чтобы плохо, но…
– Прошу тебя, говори! Говори и не бойся меня обидеть! Клянусь всеми богами, твоя критика никак не отразится на результатах расследования.
В небесах громыхнуло.
– Говори, но помни: я обман увижу! – вновь попросил меня несостоявшийся пиит.
– Ладно. Скажу. Но учти, я не профессиональный критик. И вообще не критик, – вздохнул я и пояснил свою мысль: – Короче говоря, на мой неискушённый взгляд, твои стихи уж очень простые. Можно даже сказать – несколько примитивные.
– Ты прав, – легко согласился тот.
– Ты не обиделся? – обрадовался я.
– Нет, конечно. Я и сам всё это прекрасно знаю. Только это неважно. Ведь я же не собираюсь выпускать стихи в масштабе всех королевств, – сказал тот и, хлопнув себя травинкой по коленке, расстроенно повторил: – Массово распространять не буду.
– Массово – это хорошо, – подбодрил его я. – Ведь в массовом выпуске тоже должен быть некий стандарт. К нему нужно хорошенько подготовиться. Согласись, абсолютно недопустимо выпускать всякий шлак, тем более массово.
– Так мои вирши шлак? – прищурился собеседник, и мне даже показалось, что он сейчас заплачет.
Мне стало жаль рифмача-самоучку. Похлопал его по плечу и твёрдым, уверенным голосом произнёс:
– Прекрати ныть! Ты поэт, а не какой-то балаганный шут! Поэтому обязан держать себя в руках!
Тот набрал в грудь воздуха, вытянулся чуть ли не по стойке смирно и прошептал:
– Согласен с тобой, великодушный менестрель. Я внутренне был готов принять правду, какой бы горькой она ни была, но всё же не ожидал, что она будет настолько горькой.
– Не расстраивайся. Мы с тобой подучимся и тогда покажем всем этим варварам, что такое настоящая поэзия! – обнадёжил я его и, показав жестом предложение продолжить путь, спросил: – А есть в твоём репертуаре что-то более серьёзное?
– Что, например? – вытирая уже почти несдерживаемые слёзы, спросил пиит.
– Я имею в виду что-то более глобальное, чем то, что ты уже затронул в своих стихах. Поднимаешь ли ты, например, какие-нибудь проблемы мирового масштаба? Монументальные проблемы! Не какие-то эфемерные галактики, а реальные проблемы бытия? Я, конечно, слышал в твоих стихах строфы про звёзды, но были они, извини, мелки – не было конкретики, и потому не было и размаха.
Тот задумался, поправил воротник, сделал несколько неопределённых взмахов рукой и сказал:
– Понимаешь ли, мой друг Элай, серьёзные проблемы с кавалерийского наскока не решить. Они фундаментальны. Они могут изменить мировоззрение миллионов живых существ, населяющих наш прекрасный мир Эллирры. Вправе ли я подвергать сомнениям такое количество разумных всех рас?
– Стало быть, если сказать другими словами, то глобальной и животрепещущей темы у тебя нет? – пропустил я всё вышесказанное мимо своих розовых ушек.
