А потом краски начали растекаться. Цветные линии таяли, теряли форму, смешивались друг с другом, и вскоре от них не осталось ничего, кроме разноцветных потеков на обшивке корабля.
– Ч-что… что это? – услышал он слабеющий голос Кессельмана.
Прежде, чем он успел ответить, ОНИ вышли.
Эти существа вышли на платформу и несколько секунд стояли молча. Внешность они имели самую разную, но Честер откуда-то знал, что под ней они похожи друг на друга – словно нацепили маскарадные костюмы. За те секунды, что они неподвижно стояли на платформе, Честер узнал, как зовут каждого. Того, с алым мехом, что стоял слева, звали Вессилио. Типа, у которого из мест, где полагалось бы находиться глазам, росли какие-то стебельки, звали Давалье. У остальных тоже имелись имена, и – странное дело – Честер словно бы знал каждого из них уже давно. При всей своей чужеродности они совершенно не отталкивали его – скорее наоборот. Он знал, что Вессилио, например, решителен, настойчив и не дрогнет, исполняя свой долг. Он знал, что Давалье не отличается сильным характером и частенько плачет в подушку. Он знал это и многое другое. Он знал все обо всех.
И при этом все они были, без сомнения, чудовищами. Ростом не ниже сорока футов. Руки – в тех случаях, когда они, конечно, имелись – казались складными и пропорциональными по отношению к телам. То же относилось и к ногам, головам, торсам. Однако руки, ноги и торсы имелись далеко не у всех. Один так вообще напоминал слизняка. Другой казался ослепительно-ярким шаром. Третий менял очертания прямо на глазах у Честера, время от времени задерживаясь на секунду в какой-то совершенно ни с чем не сравнимой форме.
Потом они задвигались.
Они кружились и раскачивались. Честер смотрел как завороженный. Они были великолепны! Их движения, их жесты, их взаимоотношения очаровывали. Более того, все это имело сюжет. Захватывающий, трогательный сюжет!
Полосы двигались, краски мелькали. Одна за другой менялись картины, наполненные движениями пришельцев.
Честер смотрел, не в силах оторвать взгляда от потрясающего действа. Все это было таким чужим, таким непривычным и в то же время таким притягательным, что он понимал: стоит ему упустить хоть одно мгновение представления, и он потеряет нить повествования.
А потом снова прозвучали беззвучные ноты, краски померкли, пришельцы ушли, а платформа скользнула обратно, и корабль снова сделался тихим и безликим. Честер вдруг обнаружил, что пытается отдышаться. Представление было в буквальном смысле этого слова захватывающим дух!
Он покосился на огромный циферблат на Таймс-билдинг. Три часа пролетели как одно мгновение.
Восторженный ропот толпы, странные аплодисменты представлению, которое вряд ли кто понял до конца, пальцы Кессельмана, стиснувшие его руку – все это доходило до него как бы издалека.
– Господи милосердный, как чудесно! – потрясенно шептал Кессельман. Даже сейчас до него еще не дошло.
Но он-то знал – знал точно так же, как все остальное – знал, что это за корабль, кто эти пришельцы, и что они делают на Земле.
– Это спектакль, – услышал он свой собственный, полный благоговения голос. – Они актеры!
Они были восхитительны, и Нью-Йорк понял это чуть раньше остальных. Стоило остальному миру узнать об этой новости, как отели и магазины захлестнул невиданный доселе поток туристов. Город заполонили приезжие со всех концов Земли, жаждущие своими глазами увидеть чудесное представление.
