Мой подростковый бунт вызвал логичную реакцию Старших, поэтому я плакала, кажется, циклов десять. Но потом, конечно, взяла себя в руки и решила всем доказать. Ещё вчера я считала, что доказала… Как нелепо это звучит сейчас. Впрочем, пусть. Пусть они считают, как хотят. Это моя жизнь и мой путь. Даже клоуны кому-то нужны, вот и я… Плакать хочется, но нельзя.
– Хорошего вечера, – желаю я Алексу, покидая транспорт.
Я чувствую его взгляд, как острой палкой втыкающийся мне между лопаток, но не обернусь. Не буду поворачиваться, смотреть в эти бесстыжие глаза самца, не буду пытаться угадать их выражение, не буду! Пусть живёт, как хочет, и делает, что хочет, а я устала. Хочется отдохнуть подальше от сангвиз, от хомо, морфов, ото всех. Чтобы просто жить, и никого не было вокруг. Но это, к сожалению, невозможно. Неприятное ощущение, просто противное…
Я иду в свои покои, чтобы искупать и переодеть Алье, ну и самой помыться, конечно, а затем надо будет покормить моего птенца и дать снадобье. Может быть, Алье сможет поспать, да и я вместе с ней.
– Сейчас мы помоем мою хорошую, – ласково обращаюсь я к дочке, улыбающейся мне навстречу.
Я мою Алье, затем принимаю быстрый душ сама, пока она лежит в ванной. Руки мои скользят по подтянутому телу, которого не касались руки самцов, а я впервые задумываюсь о том, что будет дальше. Спутник – зачастую физиологическая потребность, завязанная на получении результата, но вот результат у меня уже есть, нужен ли мне теперь Спутник? Найдётся ли кто-нибудь, кто сможет разделить со мной мои мечты и желания, кто полюбит Алье? Я не знаю ответа на этот вопрос и сейчас не хочу его знать.
Вымытая доченька улыбается мне из пушистого полотенца, я же глажу ее, выдавая детскую бутылочку. Сейчас она у меня покушает, а потом мы будем укладываться спать. Снадобье от целителей поможет Алье крепко уснуть, а я буду сторожить её и думать. Мне кажется, разгадка где-то на стороне хомо, при этом не обязательно они были виноваты. Но что-то с ними связанное точно есть…
– Покушала? – интересуюсь я.
– Да, мамочка, – кивает мне Алье, не стремясь, правда, задать тысячу и один вопрос, что для птенцов не очень обычно.
– Тогда мы выпьем это снадобье, – я выливаю порцию в колпачок. – И сладко поспим. Нужно выпить, Алье, это средство против страшных снов…
– Хорошо, мама, – соглашается доченька, не испытывая ни тени сомнения в моей правоте, а я, уже настроившись на долгие уговоры, замираю на мгновение. Это очень необычно – такое доверие, такая уверенность в маминой правоте…
Алье медленно засыпает, глядя на меня своими волшебными глазами, ставшими такими же, как и у мамы, то есть, у меня, а я глажу её, опасаясь того, что снадобье не поможет. Вот проходит полчаса, но доченька по-прежнему сладко спит, что позволяет мне достать блокнот, чтобы подумать более предметно обо всём произошедшем.
Едва слышно попискивает ребёнок – не справляется, значит, снадобье, но под моей рукой дочь расслабляется. А я смотрю в блокнот, пытаясь понять, что мне это всё напоминает.
Что мы имеем? Старшая девочка, спасти которую не удалось бы даже теоретически, к моменту обнаружения была мертва минут пятнадцать, что ставит крест на обращении. Что с ней не так? Внимательно читаю свои записи и вдруг соображаю: колдуны пространства не смотрели тело, может, можно определить, откуда был перенос, а перенос был, потому что… Я листаю страницы.
