Снова вбежала Люка:
– Вера, иди на кухню. Там лангуста принесли. Такого симпатичного, черного, и усами двигает. А то его сейчас варить будут. Идем.
Вера слабо отмахнулась:
– Оставь.
– Но он хорошенький. Ты непременно должна посмотреть.
– Оставь, у меня голова болит. Закрой плотнее дверь. Жареным пахнет.
– Это утка, – радостно объяснила Люка, убегая.
Снова стало тихо и пусто. И дождь по-прежнему стучал в стекло. Так тихо, так грустно. Свадьба. Разве к свадьбе готовятся в этом доме? Не похоже. Скорее к похоронам.
От белых цветов шел слабый сладковатый запах. «Как ладан», – подумала она, и сразу вспомнился сон и церковь и как она бежала с горы, прижимая икону к груди. И почему-то стало страшно.
В комнату вошла Екатерина Львовна.
Вера взяла ее за руку:
– Подожди, мама. Сядь сюда.
Екатерина Львовна торопливо и робко села на диван.
– Мама, – Вера посмотрела прямо в глаза матери, – скажи, теперь уже поздно отказаться?
Веки Екатерины Львовны испуганно заморгали.
– Отказаться?..
– Ну да. От свадьбы.
На щеках Екатерины Львовны выступили красные пятна.
– Я думаю, поздно, – нерешительно начала она. – Как же? Ведь через два часа в мэрию. И шафера…
Вера кивнула.
– Я тоже так думаю, – сказала она серьезно и спокойно. – Поздно. И довольно об этом.
Она тряхнула головой, короткие волосы запрыгали во все стороны.
– Поцелуй меня, мама. И давай одеваться…
Маленькие белые туфли, уверенно стоявшие на коврике, тонкие пальцы, крепко державшие свечу, и улыбка – все говорило: «Не неволей иду. Сама хотела и очень счастлива».
Пламя свечей… Голоса певчих… Высокие окна…
Сквозь белую фату, опускавшуюся на глаза, все казалось каким-то особенным, чуть-чуть волшебным, чуть-чуть смешным.
Шафер плотно надел Владимиру венец на голову, и Владимир похож на султана с табачной коробки. Люка на длинных, худых ногах совсем цапля, а голова с большим бантом в профиль заячья. Цаплезаяц или зайцецапля… Вера тихо засмеялась, закрыв лицо руками.
– Плачет, – удовлетворенно прошептала тетя Варя. – То-то. Даже и ее пробрало.
Вера рассеянно улыбалась из окна вагона, держа в руках подвенечный букет.
– Пиши каждый день, Верочка, – просила Екатерина Львовна.
– Веселись, – кричала Люка. – Пришли фруктов.
Екатерина Львовна тронула Владимира за рукав:
– Берегите ее, пожалуйста. Это смешно. Все матери так говорят – но Вера такая слабенькая.
Владимир поцеловал ее руку:
– Будьте спокойны.
Становилось скучно. Говорить больше было не о чем. Наконец поезд тронулся.
– Ура! – закричали шафера.
– Ура! – нестройно подхватили остальные и замахали платками.
Люка побежала за поездом.
– Люка, сумасшедшая. Под колеса попадешь, – кричала Вера.
Екатерина Львовна крестила уходящий поезд. Вера постояла еще немного у окна, размахивая платком. Но ничего уже не было видно.
– Вот мы и едем, – сказал Владимир.
Вера прошла в купе, сняла новое дорожное пальто, маленькую шляпу и села на диван. Владимир сел напротив нее и улыбнулся.
– Теперь ты моя жена.
«Этого он мог и не говорить, – подумала она, поправляя волосы. – Ну что? Что дальше?»
Она нетерпеливо и смущенно взглянула на него:
– Я с России не ездила в первом классе, – и погладила красный бархатный диван.
– Когда мы будем в Ницце?
– Завтра в три.
Он сидел напротив нее и разговаривал так спокойно и сдержанно, как простой знакомый. Он даже ни разу не поцеловал ее после венчания.
«Что же это такое? – тревожно думала она. – Что же это?»
