И вдруг видит: Люка лежит на коротком диване, голые ноги свешиваются на пол. Арсений на коленях, и голова его у Люкиных голых ног. Что?.. Что это?.. Вера не понимает. Не может, не хочет понять.
– Арсений! – вскрикивает она.
Арсений быстро поворачивается к ней, глаза у него шалые и подлые. И уже нельзя сомневаться.
Вера поднимает руку, словно отталкивая от себя этот взгляд, делает шаг назад, туда, к лестнице, и всей тяжестью опирается о перила. Тонкие перила трещат. И последнее, что она видит, – нестерпимо синее, стеклянное небо над головой. И вдруг стеклянное небо трескается. Большие куски синего стекла со звоном и грохотом летят вниз, прямо на землю, прямо на Веру…
Веру перенесли в дом. Она лежит на диване в той самой комнате, где только что шила, и на столе у окна все еще белеет маленькая кофточка, а в спинке кресла вколота иголка с длинной извивающейся ниткой.
Люка стоит на пороге и смотрит на сестру. Верины открытые глаза бессмысленно устремлены прямо вверх, в потолок, лицо бледно и неподвижно, запекшиеся губы полуоткрыты. «А-а-а», – ни на минуту не прерывается крик. Неужели это кричит Вера? Разве нельзя ее унять?
Екатерина Львовна и горничная суетятся. Арсений побежал за доктором.
Вера все кричит.
– Сейчас, сейчас, Верочка, подожди. Сейчас, ради бога. – Екатерина Львовна расстегивает Верино платье, мочит ей лоб холодной водой. – Сейчас, Верочка. Как это случилось, Люка? Отчего?..
– Я не знаю, – растерянно говорит Люка. – Она, кажется, хотела зайти в беседку и оступилась… Я не знаю.
– Верочка, господи, Верочка, не кричи так…
Наконец доктор. Дверь в гостиную закрывается. Туда нельзя. Люка садится на диван и ждет. Арсений с перекошенным бледным лицом шагает из угла в угол. Люка прижимает руки к груди:
– Арсений, что это было?
Но он только молча отмахивается от нее. А крик все продолжается. Пробегает прислуга с полотенцами.
– Арсений, – спрашивает Люка, – Арсений, я не понимаю. Вера…
Арсений останавливается перед ней, смотрит на нее с ненавистью.
– Отстаньте, – говорит он сквозь зубы, – это из-за вас, из-за вас…
Опять пробегает горничная, неся подушки и простыни. И вдруг становится тихо. Люка вытягивает шею. Слышны только слабые стоны.
Люка осторожно открывает дверь. На полу миска с водой, полотенца, на докторе белый халат, и на белых подушках Верино бледное лицо. Лихорадочные горящие глаза останавливаются на Люке.
– Будь ты проклята! – Верин голос звучит хрипло. – Будь проклята! Будьте вы прокляты!
– Верочка, – ужасается Екатерина Львовна.
– Прокляты, прокляты! – злобно и настойчиво повторяет Вера.
– Верочка…
– Прогони ее, мама! – вдруг вскрикивает Вера. – Не пускай! И к гробу не пускай! Она мне мертвой глаза выткнет! Будь она проклята!
– Уходи, уходи. – Екатерина Львовна испуганно выталкивает Люку и захлопывает дверь.
– Мама, – кричит Вера, – это они убили меня! Она и он! Будь они прокляты! Прогони, прогони его!
– Сейчас, сейчас, Верочка. Не волнуйся. Доктор, скажите, что ей вредно волноваться.
Дверь снова отворяется.
– Я прошу вас. – Губы Екатерины Львовны дрожат и дергаются. – Уходите сейчас. И никогда… никогда… – Она ловит воздух ртом, как рыба на песке, и не может кончить.
– Слушаюсь. – Арсений низко кланяется ей и выходит на террасу.
– Мама…
Но Екатерина Львовна даже не поворачивает головы, как будто Люки вовсе нет.
– Будьте вы прокляты, прокляты! – несется надрывающий хриплый шепот. – Прокляты, прокляты!..
