– Да, это тебе не «Кафе де Пари», – повторил Николай. – Проклятый Кромуэль.
– А на сладкое что?
Прислуга покачала головой:
– Сладкого нет. Барыня сегодня десять франков оставила. И так не знаю, как обед сделала. А вы еще сладкое требуете.
Лиза нетерпеливо дернула плечом:
– Идите на кухню, Даша.
– Может, чаю хотите? Это можно.
– Дайте хоть чаю.
Лиза пересела на диван.
– Что же мы теперь делать будем?
– Что? А ничего. – Николай пожал плечами. – Сиди себе как китайский болван и качай головой. Если хочешь, можешь петь для развлечения:
Голова моя качается, качается, качается,
И язык мой извивается, вивается, вивается.
Больше делать нечего.
Андрей размешал сахар в чашке.
– Конечно, не очень забавно.
Лиза подняла голову:
– Но почему? Разве мы не можем сами развлечься? Если надоело сидеть дома, поедем на бульвары, в кафе.
– За семь верст киселя хлебать. А стоить это будет франков пятнадцать с метро. У тебя найдутся пятнадцать франков, Лиза?
Лиза покачала головой:
– Нет.
– Ну так сиди и не двигайся. – Он промолчал. – Проклятый Кромуэль. Денег нет. Автомобиль заложил, а сам мне рассказывал: мать держит деньги в незапертом шкафу и даже не знает, сколько у нее бриллиантов.
Лиза взглянула на брата:
– Ну и что же из этого?
Николай ничего не ответил. Лиза смотрела на неубранный стол, на тарелки с остатками еды, на злое и печальное лицо Андрея. Дверь в темную гостиную осталась открытой. За окном глухо шумели темные деревья.
Андрей зевнул:
– Скучно.
Лиза тоже зевнула:
– Да, скучно. У меня даже переносица начинается болеть от скуки. Спокойной ночи. Я пойду спать.
Она встала.
– Проводи меня наверх, Андрей.
Андрей подложил подушку под голову:
– Лень. Я так удобно лежу.
– Как хочешь. Спокойной ночи.
Она прошла в прихожую и, не зажигая света, стала медленно подниматься по лестнице. Сквозь длинное скошенное окно слабо светила луна. Черные тени качающихся ветвей скользили вверх и вниз по белым ступенькам. Лиза, держась за перила, посмотрела вниз, в прихожую. Было темно и тихо. Из-под двери гостиной пробивалась узкая желтая полоса света. Большое зеркало на стене тускло блестело. Будто это не зеркало, а вода. И в ней, в этой темной, тихой, лунной воде, плавают не тени, а огромные сонные рыбы. Как там, в рыбьем музее. Лизе вдруг снова захотелось, чтобы рядом был Андрей и целовал ее в губы. Долго, долго, пока не закружится голова.
– Андрей, – громко позвала она, – Андрей!
– А, что тебе? – лениво отозвался Андрей из столовой.
– Ничего, ничего, – крикнула Лиза. – Спокойной ночи. – И прислушалась, не идет ли он. Но все было тихо. Тогда она вздохнула и, чувствуя, как вдруг стало неудобно дышать от боли в горле, медленно вошла к себе.
– Неужели это любовь? – подумала она, запирая дверь на ключ. – Стоит ли жить, если это любовь?
Она разделась, сняла голубую бархатную покрышку с дивана, легла и натянула одеяло.
Скорей бы заснуть.
Диван показался слишком широким, шире, чем всегда. Тяжелые, холодные простыни давили грудь. Лечь бы поперек: может быть, удобнее будет. Но двинуться было трудно. Она лежала, прижавшись щекой к холодной подушке.
Отчего так грустно? Ведь ничего особенного не случилось. Андрей? Но завтра он будет опять влюбленным и нежным. Что же тогда?
Все хорошо, все отлично. Но тревога росла. Что же это?
Разве ей не хорошо? Разве она не весело живет? Такая хорошенькая, все влюблены, и в школе первая ученица. Чего же еще? Сегодня было скучно оттого, что вчера слишком много выпили. А завтра опять будет весело. И все, все хорошо.
