– Но мне нравится, когда меня хоронят!
– Такое одиночество – это неправильно.
– Но я совсем не чувствую себя одинокой.
– И ни к чему хорошему не приведет! – она начала сердиться.
Последнее ее заявление сопровождалась дружным «Вот именно!» и новыми покачиваниями.
– Но я очень люблю зиму, – настаивала я, когда они немного поутихли. – Я каталась на санках, на коньках, со мной были дети, к тому же у нас много… – я хотела сказать «книг», но сдержалась. Чтение – мужское занятие, для женщин это считается непростительной тратой времени. И разве могла я им передать словами то счастье, которое охватывает меня при виде сверкающего на солнце снега, или восторг, который вызывают морозные дни?
– Мы переехали туда только потому, что этого хотелось мне, – продолжала я, – а муж согласился, лишь бы меня порадовать.
– Какая примерная женушка, – повторила дама, имеющая вес, и снова похлопала меня по руке с понимающим видом. – Действительно примерная женушка! Но не потакайте мужу всегда и во всем, дорогая моя, послушайтесь моего совета и потребуйте, чтобы он на следующую зиму перевез вас в город.
После чего они перешли к обсуждению кухарок, полностью удовлетворенные разговорами о моей тяжкой доле, которая в данный момент поджидала в холле в виде господина с моей накидкой в руках – вообще-то, медные пуговицы на его мундире выглядели вполне безобидно.
Я смеялась всю дорогу домой, а потом, когда мы достигли сада и ехали между молчаливыми деревьями к чудесному старому дому, смеялась уже от радости, а когда вошла в библиотеку, все четыре окна которой были распахнуты навстречу лунному свету и ароматам, посмотрела на знакомые книжные полки в библиотеке, в которой не было слышно никаких других звуков, кроме мирных, и осознала, что здесь я могу читать, или мечтать, или бездельничать так, как хочется, и никто не может мне помешать, я возблагодарила Судьбу за то, что она привела меня сюда и дала мне смелость понять собственное счастье и спастись от существования, свидетельницей которого я только что была, – существования среди запахов чужих ужинов, шума, производимого чужими слугами, развлечениями в виде званых обедов и бессмысленной болтовни.
Однако должна признаться, что расстроилась, когда некая влиятельная персона, пролорнировав во всех подробностях мой дом и заняв безопасную позицию возле раскрытого окна, хладнокровно раскритиковала все, чем я гордилась, и завершила свое выступление выражением сочувствия моему одиночеству, а когда я попыталась возразить, что, мол, одиночество мне по вкусу, буркнула, что я весьма anspruchslos[10]. И тогда я действительно устыдилась скромности моих желаний, но лишь на мгновенье, да и то под уничижительным взглядом через лорнет, хотя, в конечном счете, взгляды обладательницы лорнета мало чем отличаются от взглядов моих служанок – девушек, чьи представления о счастье заключаются в том, чтобы жить в городе с себе подобными и воскресными вечерами пить с ними пиво и плясать. Страсть непременно быть с кем-то, страх остаться хоть на несколько часов наедине с собой – мне это совершенно непонятно. Я способна неделями развлекать себя самостоятельно, вряд ли даже думая о том, что я одна – о нет, мне так спокойно и хорошо. Это не значит, что мне не нравится, когда рядом со мной находятся люди – по несколько дней или даже недель, но при условии, что они столь же
