Я тихонько ворчала; казалось, что насчет меня Ирка, конечно, перебарщивает, и взывала к маме. Та шутливо отмахивалась:
– Не знаю, лично я лицензию на оружие не оформляла.
В общем, ландшафт у нас получился весьма разнообразный. Есть где погулять.
Зато не скучно!
Дали зарплату, а я уже порядком потратилась. Мама сказала: все правильно, первая получка должна запомниться. А глаза грустные.
Но ведь действительно должна запомниться! Еще летом в отделе подарков наткнулась на две изумительной красоты чайные пары. Попросила продавщицу показать поближе и долго смотрела на выпуклую фарфоровыми боками чашку – ну точь-в-точь раскрывший атласные лепестки лотос. Девушка не отходила и все тревожно поглядывала – товар дорогой, как бы не разбила… Стало неудобно, и потом я в отдел заглядывала лишь мельком: не купили ли?
И вот они мои. С пушистыми (чуть не написала «душистыми»; и не соврала бы – действительно как живые!) соцветиями сирени и нежной зеленью на молочной белизне, с золотым ободком по волнистому краю. Тонкие, хрупкие, звонкие – из таких пьют в благородных домах. А чем мы хуже? Вот и грохнула треть зарплаты. За возможность полчаса в день чувствовать себя аристократкой не так уж много.
Напросилась к Танюше на урок. Неужели такое еще бывает? Тишина, никакой суеты, дерготни, все спокойно, почти по-домашнему. Будто попала в очень правильный, идеологически выверенный фильм, какие столь умело мастерили лет пятьдесят назад. Ну почему у меня не так?! Почему у всех не так?
Танюша ответила не сразу и с некоторым сомнением:
– Ведь, если скажу, что главное – любить детей, не поверишь?
– Ну это было бы слишком просто, – разочарованно покачала я головой. – Разве я детей не люблю? – Но тут же спохватилась, вспомнив Рубина: – Да и нельзя всех подряд любить. Я что, и хамов с бездельниками должна обожать?
Еще не успела договорить, а уже поймала себя на мысли: еще пару месяцев назад такое разделение мне бы и в голову не пришло.
– А говоришь – «просто»… Умного да пригожего легко любить, ты попробуй глупого… Думаешь, мне было сладко? Тоже расстраивалась, переживала, один раз даже уходить собралась.
– Вы?! – не поверила я. – Из школы?!
– Я. Уже года два проработала, а тут новенький пришел. Умный, но своенравный и дерзкий к тому же. Я ему слово – он мне два. Что на уроке запомнит, с тем на следующий и придет. Учебник никогда не носил. Спрашиваю, почему, а он: больно нужно… Я кипячусь: чтоб завтра же учебник на парте лежал! В общем, нашла коса на камень. Однажды после очередной стычки стою у доски, домашнее задание записываю. В классе тишина, и только руку убрала – как об доску грохнет! Чернильницей запустил, а она тяжелая. Хорошо, что в голову не попал, мог на всю жизнь калекой сделать.
– И?..
– Что «и»? Поняла: в этот раз не изувечили, зато в другой убьют. Я ведь по молодости горячая была, упрямая… А вообще раньше, конечно, проблемы проще решали. Если родителей в школу вызывали – ЧП, а уж если к директору или на педсовет, тогда дело совсем дрянь. Могли по комсомольской линии пустить, собрание устроить, но от этого меньше толку. В крайнем случае в школу рабочей молодежи отправляли. Чего нормальных-то детей маять…
– А с тем мальчишкой что?
– В спецшколу отправили. Раньше не церемонились…
Мы помолчали. Не знаю, о чем думала Танюша, а я прикидывала: сейчас по-другому, сейчас только и делают, что церемонятся. А мне как быть? Ни комсомола нет, ни школ рабочей молодежи. Подозреваю, потому что нет и самой рабочей молодежи.
