– Ах ты, скотина, – глаза отчима словно налились кровью. – А ну, иди сюда.
Он протянул руку к мальчишке, но Марк увернулся, оказавшись спиной к спине с разъяренным отчимом. Но повернуться к нему лицом он так и не успел, потому что прямо по затылку пришелся жесткий звенящий удар. На мгновение в глазах потемнело, и Марк упал лицом в грязь. Тихой стоял позади него, держа в руках половинку разбитой бутылки. Она оказалась более увесистой, чем выглядела на первый взгляд. Тихой уселся на спину Марку, обхватил его голову руками и вдавил в грязь. Марк попытался поднять голову из лужи, чтобы сделать вдох, но не успел: Тихой снова схватил его за кудри и с силой опустил лицом в грязную воду. Ледяная жидкость тут же полилась в уши и затмила глаза. Марк хлебнул ее носом, захотел откашляться, но лишь снова нахлебался грязной воды. Он начал извиваться всем телом, дергать руками и ногами, но Тихой непреклонен. Он держал его голову молчаливо и крепко, все сильнее и сильнее вдавливая ее в грязь. Марк начал задыхаться, его сознание помутилось, по груди разливалась горячая боль. Как распластанная маленькая птичка, его тело бессмысленно трепыхалось под тяжестью отчима. Он не мог сделать ничего, только вдыхать и хлебать размокшую землю, наполняя желудок и легкие.
Вдруг тяжесть спала. Марк тут же поднял голову и попытался сделать вдох, но вместо этого он раскашлялся и его стошнило. Развернувшись лицом к чернеющему небу, он начал судорожно ловить ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Он бы пролежал так долго, если бы не услышал знакомый вскрик. Резко поднявшись на локтях, он тряхнул головой, силясь прогнать темные пятна перед глазами. У его дома стоял по колена грязный Тихой, а чуть поодаль – мама с грязью на щеке. Она держалась за эту щеку, а ее глаза едва заметно блестели от слез, которые она силилась скрыть. Мать бросилась к своему сыну, но Тихой схватил ее за косу и дернул назад так сильно, что она едва не свалилась с ног. Обхватив за талию, Тихой грубо взял ее за лицо грязными пальцами и устремил его на сына.
– Ты вырастила бабу, милая, – прохрипел он ей на ухо. – Я пытаюсь сделать из него мужика.
Мама забрыкалась в его объятиях, но Тихой что-то прошептал ей на ухо, и она резко успокоилась и обмякла, словно обессилев. Тихой завел ее в дом, а Марк остался один. Лежа в грязи, в полной темноте, он сдерживал слезы злобы и горькой обиды, которая терзала его маленькое тело. Он попытался стереть грязь с лица руками, но руки тоже грязные. Тяжело дыша, поднялся на ноги, ощущая, насколько неподъемной стала его одежда под весом комьев грязи. Его переполняла ненависть к Тихою, и от этой ненависти он был готов прямо сейчас схватить горлышко бутылки, ворваться в дом и прирезать отчима. Но голос разума (или страха?) постепенно захватывал его сознание, напоминая, что Марку не справиться с ним. Тихой крупнее, сильнее, и даже пьяный он куда проворнее мальчишки. Все потому, что он кузнец.
Марк побрел куда-то, не замечая дороги. Его ноги увязали в слякоти по колено, но и этого он не замечал. Его терзали мысли о горячей мести. Обиднее, чем за себя, ему было только за маму. Тихой ударил ее по лицу, и ей наверняка досталось в доме. Но что может сделать он, мальчишка? Его жалкие попытки лишь распаляют гнев отчима, как ветер раззадоривает огонь. Все, что ни делал Марк на благо мамы, оборачивалось против них.
