Эмпайр. Книга первая - страница 16
Так же, как и у меня, у неё нет никаких способностей и талантов, но она с лёгкостью нашла своё призвание и с радостью отдала всю себя на его реализацию и совершенствование. Она что-то вроде психолога, который помогает другим в личных проблемах, а также, как бы это смешно ни звучало, в раскрытии таланта и способностей. Причём, несмотря на специфику нашей семьи и на то, что со мной она не продвинулась ни на дюйм, отбоя от клиентов у неё просто нет – никого не смущает сей крохотный нюанс. С утра до вечера она принимает у себя настолько широкий перечень людей с куда ещё более широким перечнем проблем, что, пожалуй, ей мог бы позавидовать любой торгаш с кучей свитков усиления и приворота.
Я смотрю на её лицо, пока она рассказывает про своих клиентов, и не могу отвести глаз при виде её счастья и милых ямочек, когда она улыбается. Мы во многом с ней схожи – её подруги при виде меня не устают повторять, что я её точная копия, только более посвежевшая и обновлённая. Тёмно-каштановые густые волосы, ниспадающие на её плечи, излишне крупные светлые глаза серо-голубого цвета с пышными ресницами и слишком полные губы, которые чересчур выделяются на тонком лице. При этом я ещё худее неё, но значительно лучше управляюсь со своим спортивным телом, нежели она. В детстве мама отдавала меня во всевозможные секции для спортивных детишек, чтобы впоследствии я не стала таким же «недоразумением», как она. У неё частенько появляются синяки, порезы и ушибы от ее частых падений и неаккуратности, но, к счастью, на ней это всё заживает, как на собаке, не оставляя и следа.
Куда больше мы различаемся характерами и взглядами на жизнь. Она в душе ребёнок, который не понимает моей не по годам взрослой обеспокоенности, моей чрезмерной закрытости и моей некоторой доли циничности и критики к самой себе и, что её действительно задевает, к ней. Вследствие этого я с самого детства росла закрытым ребёнком, который не желал делиться с остальными своими проблемами и мыслями, ведь считала себя недостойной для того, чтобы захламлять чью-то голову своим непримечательными барахлом. С раннего детства моя логика, а, следовательно, и личность, строилась на том, что мама со своим чистым любящим порывом априори готова часами слушать бред своей единственной дорогой сердцу дочери, чего бы он ни касался, а вот другим до этого точно нет никакого дела. Кого могут волновать проблемы недочеловека в подобном обществе, где даже летучая мышь – небывалый талант по сравнению с ним, ведь грёбанная мышь умеет хотя бы летать? В Прайме, познакомившись с Лаэтой и сидя напротив неё, когда она со своими широко раскрытыми голубыми глазами спрашивала меня про то, как мы живём без покорения воды и даже не боимся учиться плавать, как мы выходим на улицу в холодную и промозглую погоду, и как мы можем жить без привязки к какому-либо элементу стихии, не ощущая связи со Всевышними. «Да как-то очень даже ничего», – непонимающе комментировала я, обнаружив, что в целом для этих людей я примерно такое же открытие, как и они для меня. Постепенно, общаясь с одарённой Лаэтой, я стала куда более свободнее рассказывать нелёгкие факты своей биографии, мысли и переживания, но это даже сейчас даётся мне с трудом, когда дело касается чего-то очень личного. Закрытость и заниженная самооценка всё-таки никуда не делись.
Выбегая на приём к клиентам, она в очередной раз спрашивает, есть ли у меня какие-то пожелания на завтра.