И из глаз её действительно полились потоки слёз. Упав на стул возле столика, безвольно опустив на него руки, она спрятала в них своё, мокрое от слёз лицо, и продолжала плакать навзрыд. Марилла и Мэтью обменялись неодобрительными взглядами через кухонную плиту. Они не знали, что и сказать. Наконец, Марилла решилась положить конец этой безобразной сцене.
– Ну, ну, для слёз нет причины.
– Нет, есть! – девочка быстро подняла голову, и они увидели её залитое слезами лицо. – Вы тоже заплакали бы. Губы её сильно дрожали. «Представьте себе, что вы – сирота, и вас приводят в дом, но не желают оставлять в нём потому, что вы – не мальчик. Ничего более трагичного никогда со мной не случалось!»
Некоторое подобие улыбки появилось на доселе угрюмом лице Мариллы. Впрочем, улыбка эта, – за отсутствием практики, Марилла, видно, позабыла, как нужно улыбаться, – была довольно кислой.
– Не плачьте же, хватит! Мы же не собираемся сегодня выставить вас за дверь! Вы остаётесь с нами до тех пор, пока мы не выяснили, что к чему. Как ваше имя?
Ребёнок мгновение колебался.
– Зовите меня, пожалуйста, Корделией!
Лицо её вновь воодушевилось.
– Звать вас Корделией? А это действительно ваше имя?
– Н-н-нет, не совсем. Но я мечтаю, чтобы меня так звали. Не правда ли, элегантное имя?
– Уж и не знаю, что у вас на уме! Если Корделия – не ваше имя, зачем же нам звать вас так? Как ваше настоящее имя?
– Энни, Энн Ширли, – неохотно, запинаясь, выдавила из себя обладательница этого имени. – Но, прошу вас, называйте меня Корделией. Не всё ли вам равно, как зватьменя, раз я долго здесь не задержусь? А Энн – такое обыкновенное имя!
– Всё это – обыкновенная чепуха! – Сказала Марилла с неприязнью в голосе. – Энн – отличное имя, и вам нечего стесняться его.
– О, я вовсе не стесняюсь, – воскликнула девочка. – Но только Корделия мне нравится больше. Я всегда представляла, что меня зовут Корделией, по-крайней мере, в последние годы. Когда я была маленькой, мне хотелось, чтобы меня звали Джеральдина. Но сейчас я хочу быть Корделией! Если хотите, зовите меня, конечно, Энни, но только, пожалуйста, не Энн.
– Да, собственно, какая разница-то? – недоуменно спросила Марилла, снимая чайник с огня. На лице её появилось очередное подобие улыбки.
– О, разница огромная! «Энни» звучит гораздо красивее. Когда произносят чьё-либо имя, разве оно не высвечивается у вас в мозгу, будто отпечатанное? Со мной именно так и происходит. «Энн» – как-то не звучит, а вот Энни – куда более значительное имя. Если вы будете называть меня Энни, не упуская последние два звука «н» и «и», – я смогу примириться с тем, что я – не Корделия.
– Отлично, Энни, с «н» и «а», можете вы объяснить, почему произошла эта… гм… подмена? Мы же просили миссис Спенсер, через людей, привезти нам мальчика. В вашем приюте были мальчики?
– О, да, целая куча. Но миссис Спенсер сказала вполне определённо, что вам нужна девочка лет одиннадцати. И наша заведующая решила, что я подхожу. Не представляете, в какой восторг я пришла! От радостного возбуждения я не спала всю последнюю ночь. – И она добавила укоризненно, поворачиваясь к Мэтью: – Ну почему вы не сказали мне правду, что я вам не нужна, и вы оставляете меня там, на станции? Если бы я не увидела Белоснежного Пути восторга и Озера Сверкающих вод, мне было бы куда легче!
– А это-то что ещё такое? – Марилла вопросительно уставилась на Мэтью.
