Полусонных охранников не сразу разбудил истошный вопль ростовщика, а когда они очнулись, баржи и пристань полыхали огнем. Клубы черного дыма поднялись в небеса, на мгновение затмив даже местное солнце. В деревне ударили в набат, но попробуй кото-то оторвать от сиесты, которую не в состоянии был бы нарушить даже Конец Света. То-то и оно, что «пожарные» начали подходить тогда, когда пламя уже подбиралось к лесистому склону горы.
Крики в речном порту остались позади и снова ничто не нарушало весенней радости обитателей леса, хотя черный дым на горизонте был явным диссонансом этого дня. А, собственно, почему диссонанс? Может это было естественным проявлением желания спасти чью-то голову? Бежать пришлось недолго, хотя в доспехах это было очень непросто. Тело покрылось потом, кожаная рубаха прилипла к телу и очень хотелось почесать спину. Как вообще можно бегать без термобелья, средств гигиены по удалению потоотделения и прочих прелестей обычного армейского бытия?
– Стоп! – словно услышал мысли дамы Леэд, – Вон там ручей! Надо привести себя в порядок, а то воняем, что не положено хищникам. По запаху нас могут опознать.
– Не у всех же такой тонкий нюх, – рассмеялась девушка, – А мы успеем?
– Тушить пожар будут долго и у нас есть время немного перекусить и смыть с себя пот. Госпожа, я ведь не только на лесных зверей охотился, но и убивал по заказу себе подобных. Есть такой грех на душе. Но никто никогда не узнал, кто это сделал, поскольку я всегда обращал внимание на мелочи. Для всех я старый и больной охотник, который пропивает былую славу в кабаке. Пусть так и думают дальше.
– И многих убил? – спросила Энвелла, развешивая одежду для просушки на дереве, – Просто интересно.
– Достаточно, денег на жизнь хватает. У Вас же есть один недостаток, красота. Вы способны довести до греха даже монаха или старого импотента, типа меня.
– Прикажете изуродовать себя?
– Зачем? То, что дано от бога следует хранить и ценить. Хух, вода ледяная, но свежая. Бодрит. У меня в сумке холодный травяной чай и немного вяленого мяса. Приготовишь? – хитро прищурился Леэд.
– Конечно, – согласилась Энвелла, выходя из ручья.
– Все хотел спросить об ошейнике. Что это? Зачем? Смотрится красиво, но очень похоже на знак рабыни.
– Так пожелал мой муж, – соврала принцесса, – Это символ того, что я принадлежу только ему и никому другому. Пояс верности рядом не стоял. Любой, кто захочет меня, умрет в страшных муках, кроме супруга. Можно сказать, что я и есть рабыня того, за кого выдали замуж.
– Вот уж не думал, что на небесах способны на такое. Если бы королева носила такое украшение, то очень много вельмож бы сдохли, – рассмеялся охотник, убийца или кто он там есть на самом деле, – Благодарю за мясо. Оденься, а то даже нос посинел от холода. Хорошо бы костер развести, но нельзя. Теперь я понимаю, почему на небесах нет супружеской измены. Пойдем тихо, медленно, чтобы не потеть.
Диверсанты, а как их еще по-другому назвать, оделись и Леэд указал дорогу, на которой сквозь деревья уже просматривались крыши домов околицы деревни.
* * *
Вы пробовали когда-либо сидеть в «позорной яме»? Лучше не пробовать, смею вас уверить. Благородный рыцарь Рисбренд тоже никогда не думал, что дойдет до такого унижения, но судьба иногда играет в свои игры, словно заядлый игрок. Командор сидел, прислонившись к грязной, пропитанной водой стенке и размышлял о том, что прежняя «святая» была куда ближе к святости, чем нынешняя. Слово он свое не нарушил, но что значат слова? Даже принц не будет долго горевать о его участи и найдет себе другого советника. Иное дело, что если мятежный герцог возьмет столицу, то принцу тоже приготовят плаху, на которой он гордо, как может быть иначе, примет смерть, чтобы лет через сто быть причисленным к лику святых.
